| Сторінки (5/424): | « | 1 2 3 4 5 | » |
Henry Howard, earl of Surrey OF THE DEATH OF SIR THOMAS WYATT. Переклад
Оригінал:
Henry Howard, earl of Surrey
OF THE DEATH OF SIR THOMAS WYATT.
DIVERS thy death do diversely bemoan :
Some, that in presence of thy livelihed
Lurked, whose breasts envy with hate had swoln,
Yield C;sar’s tears upon Pompeius’ head.
Some, that watched with the murd’rer’s knife,
With eager thirst to drink thy guiltless blood,
Whose practice brake by happy end of life,
With envious tears to hear thy fame so good.
But I, that knew what harbour’d in that head ;
What virtues rare were tempered in that breast ;
Honour the place that such a jewel bred,
And kiss the ground whereas the corpse doth rest ;
With vapour’d eyes : from whence such streams availe,1
As Pyramus did on Thisbe’s breast bewail.
Мій переклад:
Генрі Говард, граф Саррі
На смерть сера Томаса Ваєтта .
Як ставились, така й скорбота їх:
Ті, хто терзався заздрістю лихою,
Коли ти жив, тепер – в сльозах рясних,
Мов Цезар над Помпея головою .
А ті, хто, ніж ховаючи, чекав,
Безвинну кров твою хотів би пити, —
В сльозах, бо твій кінець щасливим став
І зміг ти слави доброї зажити.
Я ж знав думки твої і їх любив,
Твої чесноти знав дорогоцінні.
Вклоняюсь краю, що тебе зродив,
Цілую землю, де спочив ти нині.
З очей потоки, не спинитись вам…
Так плачу, як над Тізбою Пірам.
Переклад 05.05.2024
Гай Юлій Цезар оплакував смерть свого супротивника Гнея Помпея, якого вбили, щоб надати Цезареві задоволення.
Пірам і Тізба – легендарні коханці, що загинули внаслідок трагічного непорозуміння (що зображено, зокрема, у шекспірівській комедії «Сон літньої ночі», у аматорській виставі афінських ремісників при дворі).
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1012684
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 07.05.2024
Оригінал:
The doubt of future foes exiles my present joy
And wit me warns to shun such snares as threaten mine annoy;
For falsehood now doth flow, and subjects’ faith doth ebb,
Which should not be if reason ruled or wisdom weaved the web.
But clouds of joys untried do cloak aspiring minds,
Which turn to rain of late repent by changed course of winds.
The top of hope supposed, the root of rue shall be,
And fruitless all their grafted guile, as shortly ye shall see.
The dazzled eyes with pride, which great ambition blinds,
Shall be unsealed by worthy wights whose foresight falsehood finds.
The daughter of debate that discord aye doth sow
Shall reap no gain where former rule still peace hath taught to know.
No foreign banished wight shall anchor in this port;
Our realm brooks not seditious sects, let them elsewhere resort.
My rusty sword through rest shall first his edge employ
To poll their tops that seek such change or gape for future joy.
Мій український переклад:
Страх, що прийдуть вороги, жене від мене радість,
Розум стежить, щоб мені від пастки врятуватись
Всюди шириться брехня, підданці вірять мало,
Отже, мудрість павутиння ткати перестала.
Та амбітним хмара втіхи певністю здається,
Вітер зміниться – для них дощ каяття проллється.
Розпочнуть зі сподівань, кінцем же стане відчай.
Марна буде їх підступність, не дурить їм більше.
Їх гординя засліпила, і на владу важать,
Та розумні й віддані на неправдивих вкажуть.
Буде розбрату дочка нашкодити безсила,
Бо моє правління всіх до миру вже привчило.
Не пущу сюди вигнанців із земель ворожих,
Проповідник бунтівний тут говорить не зможе.
Ти зі мною, мечу ржавий. Щоб лихі боялись,
Зрадників скараєш ти, мені повернеш радість.
Переклад 05.05.2024
Розбрату дочка – Марія Стюарт.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1012619
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 06.05.2024
Вірш відображає стан Єлизавети у час конфлікту з її зведеною старшою сестрою, королевою Марією I (1516–1558): у 1554 р. Єлизавета підозрювалась у змові проти сестри, організованій сином сера Томаса Ваєтта (теж Томасом Ваєттом, страченим за це). Тоді Єлизавету було спочатку ув’язнено в Тауері, а потім, щоб виключити її контакти зі спільниками, вона близько року перебувала під арештом у королівській резиденції у Вудстоку.
Оригінал:
WRITTEN ON A WALL AT WOODSTOCK.
by Princess Elizabeth (Elizabeth I)
O FORTUNE! how thy restless wavering State
Hath fraught with Cares my troubled Wit!
Witness this present Prison whither Fate
Hath borne me, and the Joys I quit.
Thou causedest the Guilty to be loosed
From Bands, wherewith are Innocents inclosed;
Causing the Guiltless to be strait reserved,
And freeing those that Death had well deserved:
But by her Envy can be nothing wrought,
So God send to my Foes all they have thought.
ELIZABETH PRISONER.
A.D. M.D.LV.
Мій переклад:
Напис на стіні у Вудстоку
Мінлива доле, як іще тобі
Мені печалі слати не набридло!
Поглянь-но: опинилась я в тюрмі,
І радість будь-яка для мене зникла.
По милості твоїй на волі грішний,
А праведний – в оковах, безутішний,
Безвинний не являє почуттів,
Безкарний той, хто смерті заслужив.
Та заздрістю вона не переможе,
Шли ворогам моїм відплату, Боже!
Єлизавета, ув’язнена,
1555 р.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1012613
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 06.05.2024
Оригінал:
WRITTEN IN A FRENCH PSALTER.
by Princess Elizabeth (Elizabeth I)
No crooked leg, no bleared eye,
No part deformed out of kind,
Nor yet so ugly half can be
As is the inward, suspicious mind.
Напис у французькому псалтирі
Хтось кульгавий чи безокий
Вади зовні має,
А потвора – хто таїться
Й завжди зла чекає.
З любов’ю, ваша пані Єлизавета
Переклад 05.05.2024
Оригінал зберігся в екземплярі псалтирі, виданій у Парижі близько 1520 р. Ця книга перебуває в Королівській бібліотеці в Віндзорському замку.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1012564
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 05.05.2024
Оригинал с сайта Luminarium
Оригінал:
IN DEFIANCE OF FORTUNE.
by Elizabeth I, Queen of England
Never think you Fortúne can bear the sway
Where virtue's force can cause her to obey.
Мій український переклад:
Єлизавета I, королева Англії
У зневагу до долі
Не вірте, що всім править доля владна:
Чеснота їй наказувати здатна.
Переклад 05.05.2024
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1012538
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 05.05.2024
Одна из первых баллад, которую я попробовала пересказать.
Оригинал:
The Sweet Trinity
86A.1 SIR WALTER RAWLEIGH has built a ship,
In the Neatherlands
Sir Walter Rawleigh has built a ship,
In the Neather-lands
And it is called The Sweet Trinity,
And was taken by the false gallaly.
Sailing in the Low-lands
286A.2 ‘Is there never a seaman bold
In the Neather-lands
Is there never a seaman bold
In the Neather-lands
That will go take this false gallaly,
And to redeem The Sweet Trinity?’
Sailing, etc.
286A.3 Then spoke the little ship-boy;
In the Neather-lands
Then spoke the little ship-boy;
In the Neather-lands
‘Master, master, what will you give me
And I will take this false gallaly,
And release The Sweet Trinity?’
Sailing, etc.
286A.4 ‘I’ll give thee gold, and I’le give thee fee,
In the Neather-lands
I’ll give thee gold and I’le give thee fee,
In the Neather-lands
And my eldest daughter thy wife shall be.’
Sailing, etc.
286A.5 He set his breast, and away he did swim,
Until he came to the false gallaly.
286A.6 He had an augor fit for the [n]once,
The which will bore fifteen good holes at once.
286A.7 Some ware at cards, and some at dice,
Until the salt water flashd in their eyes.
286A.8 Some cut their hats, and some cuth their caps,
For to stop the salt-water gaps.
286A.9 He set his breast, and away did swim,
Until he came to his own ship again.
286A.10 ‘I have done the work I promised to do,
For I have sunk the false gallaly,
And released The Sweet Trinity.
286A.11 ‘You promised me gold, and you promised me fee,
Your eldest daughter my wife she must be.’
286A.12 ‘You shall have gold, and you shall have fee,
But my eldest daughter you wife shall never be.’
For sailing, etc.
286A.13 ‘Then fare you well, you cozening lord,
Seeling you are not so good as your word.’
For sailing, etc.
286A.14 And thus I shall conclude my song,
Of the sailing in the Low-lands
Wishing all happiness too all seamen both old and young.
In their sailing in the Low-lands
Мой пересказ:
Хозяин и юнга (Корабль «Троица»)
У сэра Уолтера Роли корабль,—
это было с ним в Нидерландах,—
угнали враги, возвратится едва ль;
нет удачи ему в Нидерландах!
«Эх, братцы любезные, кто бы рискнул
и «Троицу», судно мое, мне вернул?»
Тогда его юнга шагает вперед —
юнец он, всего лишь мальчишка:
«Что я получу, коли мне повезет?»
Видать, был не робкий мальчишка!
«Осыплю деньгами, казны не щадя,
и старшую дочку я дам за тебя!»
Нырнул он, да к вражьей посуде поплыл
— посмотрим, что будет с ним дальше!
На дело с собою сверло прихватил
— он знает, что сделает дальше!
Проворен, что мышка, мальчишка тот был:
им в днище с пятнадцать проделал он дыр.
На вражеском судне игра да гульба
— в веселье соленые волны, —
но хлынула вдруг отовсюду вода
— опасны соленые волны!
Кто тряпкой, кто шапкой в пробоины ткнет —
а юнга к английскому бригу плывет.
«Врагов я на их корабле потопил —
потребует, верно, награду! —
и «Троицу», судно твое, возвратил»
— получит он, верно, награду!
«Тебе заплачу я, казны не щадя,
но старшую дочку не дам за тебя!»
— На это «прощай» я, хозяин, скажу —
так юнга ему отвечает —
Ты слову не верен — тебе не служу! —
так гордо ему отвечает.
На этом и песня моя входит в порт;
кто в море — пусть с вами удача идет!
Перевод 7 — 10. 05. 2014
Примечание переводчицы: как автор этой баллады указывается иногда Фрэнк Сиджвик (Frank Sidgwick). В собрании Чайлда эта баллада идет вместе с разными вариантами баллады о судне ‘ the Golden Vanity’, где сюжет иногда оканчивается гибелью юнги. Так что тут ему еще повезло. Под false gallaly, видимо, подразумевается французский корабль.
Исторически за знаменитым сэром Уолтером Роли как будто числятся только сыновья — во всяком случае, законные
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1012485
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 04.05.2024
Оригинал:
The Bailiff’s Daughter of Islington
THERE was a youth, and a well belovd youth,
And he was a esquire’s son,
He loved the bayliff’s daughter dear,
That lived in Islington.
105.2 She was coy, and she would not believe
That he did love her so,
No, nor at any time she would
Any countenance to him show.
105.3 But when his friends did understand
His fond and foolish mind,
They sent him up to fair London,
An apprentice for to bind.
105.4 And when he had been seven long years,
And his love he had not seen,
‘Many a tear have I shed for her sake
When she little thought of me.’
105.5 All the maids of Islington
Went forth to sport and play;
All but the bayliff’s daughter dear;
She secretly stole away.
105.6 She put off her gown of gray,
And put on her puggish attire;
She’s up to fair London gone,
Her true-love to require.
105.7 As she went along the road,
The weather being hot and dry,
There was she aware of her true-love,
At length came riding by.
105.8 She stept to him, as red as any rose,
And took him by the bridle-ring:
‘I pray you, kind sir, give me one penny,
To ease my weary limb.’
105.9 ‘I prithee, sweetheart, canst thou tell me
Where that thou wast born?’
‘At Islington, kind sir,’ said she,
Where I have had many a scorn.’
105.10 ‘I prithee, sweetheart, canst thou tell me
Whether thou dost know
The bailiff’s daughter of Islington?’
‘She’s dead, sir, long ago.’
105.11 ‘Then will I sell my goodly steed,
My saddle and my bow;
I will into some far countrey,
Where no man doth me know.’
105.12 ‘O stay, O stay, thou goodly youth!
She’s alive, she is not dead;
Here she standeth by thy side,
And is ready to be thy bride.’
105.13 ‘O farewel grief, and welcome joy,
Ten thousand times and more!
For now I have seen my own true-love,
That I thought I should have seen no more.’
Мой пересказ:
Дочка бейлифа из Ислингтона
Был дворянским сыном он,
дочкой старшины - она;
был любовью болен он,
но скромна была она.
В Лондон выслали его,
чтоб любовь свою забыл;
но прошло семь долгих лет -
все равно ее любил.
"Много горевал по ней-
не печалилась она.
Тяжек груз любви моей -
налегке живет она".
Дочка старшины меж тем
дом оставила тайком.
Платье нищенки взяла,
и к нему идет пешком.
И встречаются они -
долгий путь мгновеньем стал:
видит всадника она -
а ее он не узнал.
- Добрый день вам, добрый сэр,
не оставь вас Бог в пути!
Удружите медяком -
истомилась я идти.
- А откуда держишь путь,
где был дом родимый твой?
- Я из Ислингтона, сэр,
там спозналась я с тоской.
- А не знаешь ли ты дочь
тамошнего старшины?
- Не откликнется она
из могильной тишины.
- Так теперь дорога мне -
за забвеньем вдаль скакать.
- Так теперь дорога мне -
под венец нам вместе стать.
Я не верила тебе,
что верна твоя любовь;
я нескоро шла к тебе -
лишь с тобою быть, любовь.
- Тысячи приветов шлю
счастью я, любовь моя!
Думал: скрылась навсегда...
Снова вижу я тебя!
Перевод 20.06. 2014
Примечание переводчицы. Ислингтон здесь - это деревня в графстве Норфолк. У термина "бейлиф" несколько значений, в данном контексте это - глава местной администрации. Поэтому в тексте перевода "старшина" употребляется как более-менее допустимый синоним. Переводчица полагает, что использование иностранного и не сразу понятного термина "как есть" несколько затрудняет восприятие поэтического перевода. :-)
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1012482
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 04.05.2024
(Відповідь на вірш Крістофера Марло "[url="https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1012369"]Пристрасний пастух - коханій[/url]")
Оригінал:
Sir Walter Raleigh
A Nymph’s Reply to Shepherd
IF all the world and love were young,
And truth in every shepherd's tongue,
These pretty pleasures might me move
To live with thee and be thy love.
Time drives the flocks from field to fold,
When rivers rage and rocks grow cold;
And Philomel becometh dumb;
The rest complains of cares to come.
The flowers do fade, and wanton fields
To wayward winter reckoning yields:
A honey tongue, a heart of gall,
Is fancy's spring, but sorrow's fall.
The gowns, thy shoes, thy beds of roses,
Thy cap, thy kirtle, and thy posies
Soon break, soon wither, soon forgotten,—
In folly ripe, in reason rotten.
Thy belt of straw and ivy buds,
Thy coral clasps and amber studs,
All these in me no means can move
To come to thee and be thy love.
But could youth last and love still breed,
Had joys no date nor age no need,
Then these delights my mind might move
To live with thee and be thy love.
Мій український переклад:
Сер Волтер Ролі
Відповідь німфи пастухові
Світ був би юний і любов,
Пастух неправди б не молов –
То я могла б цих втіх бажать,
Прийти й твоїм коханням стать.
Час прибере стада з полів,
Мороз – для скель, річкам – розлив,
І Філомелі – заніміть.
Не зможем без тривог прожить.
Квіткам – зів’янути, полям -
Зимі скоритись: прикро нам.
Солодка мова, в серці – фальш,
Весна – любов, а осінь – плач.
Твої вбрання, твої троянди,
Вінець, спідничка, всі принади –
Крихкі, і швидко їх не буде:
Їх безум хвалить, розум губить.
З плющу й соломи пояс – він
Тобі з’єднав корал й бурштин…
Не стану я за це бажать
Прийти й твоїм коханням стать.
Якби жар юний не старів,
А вік турботи не родив -
Цих втіх могла б я побажать
Прийти й твоїм коханням стать.
Переклад 02.05.2024
Філомела - соловейко.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1012370
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 03.05.2024
Оригінал:
Christoper Marlowe
The passionate shepherd to his love
COME live with me, and be my love;
And we will all the pleasures prove
That hills and valleys, dales and fields,
Woods, or steepy mountain yields.
And we will sit upon the rocks,
Seeing the shepherds feed their flocks
By shallow rivers, to whose falls
Melodious birds sing madrigals.
And I will make thee beds of roses
And a thousand fragrant posies;
A cap of flowers, and a kirtle
Embroidered all with leaves of myrtle;
A gown made of the finest wool
Which from our pretty lambs we pull;
Fair-lined slippers for the cold,
With buckles of the purest gold;
A belt of straw and ivy-buds,
With coral clasps and amber-studs:
And if these pleasures may thee move,
Come live with me, and be my love.
The shepherd-swains shall dance and sing
For thy delight each May-morning:
If these delights thy mind may move,
Then live with me and be my love.
Мій переклад:
Крістофер Марло
Пристрасний пастух - коханій
Приходь, моїм коханням стань,
Зі мною радощів пізнай
Усіх: із висей та з низин,
В лісах чи то з гірських вершин.
Зі скель нам буде гарний вид,
Як настає стадам обід
Край чарівних малих річок,
Під мадригали від пташок.
Зроблю я ліжко із троянд,
Квітки нам - тисяча принад:
Дам з них вінець, спідничку теж
Ти миртом вишиту вдягнеш.
На сукню ліпшу вовну дам:
Це від ягняток любих дар.
І черевички від сльоти:
Їх пряжки будуть золоті.
З плющу й соломи пояс – він
Єднатиме корал й бурштин.
Цього хотіла б? Не чекай,
Приходь, моїм коханням стань.
А пастухів танок і спів -
Прикраса всіх травневих днів.
Тобі це любо? Не чекай:
Приходь, моїм коханням стань.
Переклад 02.05.2024
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1012369
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 03.05.2024
Зачем, ненужные стихи,
Вы ходите ко мне,
На расстоянии руки
Мигаете во тьме?
Тянуться к вам - себя обжечь
И размечтаться зря.
Не лучше ль свечки поберечь -
Смешна я, вас ловя.
Вы в надоевшей тьме видны
Мне маленьким огнем...
- Скажи еще раз - не нужны,
И света не внесем.
27.05.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1012328
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 02.05.2024
Силен ли полководец? Говорят,
В трудах он все же послабей солдата.
Силен ли царь? Ему сильнее льстят,
Лесть больше дела в славе виновата.
Осуждено не раз уж и не два
Царем и командиром увлеченье.
Но ведь не на одной войне - борьба
И не одной державой - управленье.
Им не затмить по важности народ,
Но отраженьем стать, по крайней мере:
Ведь тот, кто, правя и борясь, живет,
Узнает схожие черты в примере.
Пусть не стремишься к власти над толпой,
Не будет лишним управлять собой.
22.-23.05.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1012327
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 02.05.2024
Август жаркий. Зачем жаркий август?
Лету нежить недолго осталось,
Так зачем же его жечь сердито?
Удовольствие лета забыто.
Дождь придет. Он ворвется, захлещет —
Будет мил, а не просто замечен.
21.08.2018
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1012256
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 01.05.2024
Жизнь научиться презирать легко
Наивному мечтателю однажды,
Когда она поранит глубоко,
Даст горького питья ему от жажды.
И он острит над тем, во что влюблен
Когда -то был — зато теперь проснулся.
Себя считает помудревшим он,
Но может и понять, что обманулся.
За прочной дверью прячет он любовь,
От грубости своей оберегает.
И так он знает, что еще не мертв,
А для других — внезапно воскресает.
21.08.2018
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1012255
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 01.05.2024
Мир кукол, а ты ведь жестокий:
Фигурок своих красотой
Как нас отвлекаешь ты стойко
От части правдивой, но злой!
Ты держишь, а выйти придется,
Уже неизящно играть.
Обидная речь раздается,
Что будто бы создан ты лгать.
Но ты приведешь в оправданье,
Что начал учить ты любить,
Показывал хрупкость созданья
Еще не умевшим хранить.
26.06.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1012190
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 30.04.2024
Праздник игрушек
В тишине стоит на полке
Расписных фигурок ряд.
Но Коза ударит в ложки
И Козел сыграет в лад,
Красным колпачком тряхнет —
И бубенчик подпоет.
Скоморох им подтанцует,
А Щелкунчик загарцует
На товарище-коне,
Рад веселью и возне.
А малышке с другом-мишкой
Помешает шум мечтать,
Но, расстроившись не слишком,
Будут тонко подпевать.
Кот, что сел на стопке книг,
Сказку заведет для них.
Арлекин, махая маской,
Улыбнется всем с загадкой:
Много праздников видал —
Вспомнит дальний карнавал…
Сочинят возок частушек
И пойдут их распевать…
Отвернемся от игрушек —
Сами примутся играть!
04.10.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1012188
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 30.04.2024
Ремарки "старикашки Ха Эм". Статья
"Запад есть Запад, Восток есть Восток, не встретиться им никогда..." При желании можно подобрать факты, как подтверждающие это известное утверждение, так и столь же красноречиво опровергающие его.
Я по-настоящему не поклонница творчества великого математика Омара поэта Хайяма. В его стихах доминирует настроение мудрости Экклесиастовой, а я пока не готова вполне ее принять и с нею окончательно смириться. Отдаю себе отчет в том, что сомнение в мудрости есть признак мудреца, но все-таки больше мне нравится пока что пребывать на уровне школьника-отличника, то есть не скептически щуриться на свет нового, с трудом добытого большого знания, а радостно носиться по квартире с малым знанием, преувеличивая труд, которым оно досталось мне.
Но как-то взяла я сборничек стихов рубаи разных восточных поэтов, стала читать произведения дедушки Ха Эм, так как о нем больше всех наслышана, и сделала наблюдение, которое меня посмешило. Дедушка Ха Эм жил, как известно, в 1048-1122 годах на Востоке, тем не менее его стихи производят такое впечатление, как будто часть их написал абсолютно неизвестный автору принц Датский Гамлет, а другую - не более известный сэр Джон Фальстаф.
Вот говорите после этого, что "не встретиться им никогда", и что нельзя пытаться вычислить никакую "универсальную мудрость"!
Правда, недавно я узнала, что сами соотечественники Хайяма считают его не самым крутым, а только самым прославленным на Западе из поэтов, писавших на фарси. Возможно, частично популярность дедушки Ха Эм основывается на том, что идеи и образы его поэзии оказались знакомы западному поклоннику.
В целях эксперимента сделала небольшую подборку:
Представьте себе Гамлета в чалме, изъясняющегося рубаями:
Я однажды кувшин говорящий купил.
«Был я шахом!— кувшин безутешно вопил.
Стал я прахом. Гончар меня вызвал из праха
Сделал бывшего шаха утехой кутил».
(Ср.: "Истлевшим Цезарем от стужи
Заделывают дом снаружи.
Пред кем весь мир лежал в пыли
Торчит затычкою в щели").
Вижу: птица сидит на стене городской,
Держит череп в когтях, повторяет с тоской:
"Шах великий! Где войск твоих трубные клики?
Где твоих барабанов торжественный бой?"
(Где теперь твои каламбуры, твои смешные выходки, твои куплеты?...Ничего в запасе, чтобы позубоскалить над собственной беззубостью?)
"От безбожья до Бога - мгновенье одно.
От нуля до итога - мгновенье одно.
Береги драгоценное это мгновенье:
Жизнь - ни мало, ни много - мгновенье одно!"
(Остаток дней в моем распоряженье,
Хоть человеческая жизнь и вся -
Чуть рот открыл, сказал раз, два - и точка.)
Шейх блудницу стыдил: "Ты, беспутная, пьешь,
Всем желающим тело свое продаешь!"
"Я, - сказала блудница, - и вправду такая.
Тот ли ты, за кого мне себя выдаешь?"
(Где грифель мой? Я это запишу,
Что можно улыбаться, улыбаться
И быть мерзавцем.)
(Про Клавдия):
Вы, злодейству которых не видно конца,
В Судный день не надейтесь на милость Творца.
Бог, простивший не сделавших доброго дела,
Не простит совершившего зло подлеца!
(Слова парят, а чувства книзу гнут,
А слов без чувств вверху не признают.)
(Про ложных друзей типа Розенкранца и Гильденстерна:
В этом мире враждебном не будь дураком:
Полагаться не вздумай на тех, кто кругом.
Трезвым оком взгляни на ближайшего друга -
Друг, возможно окажется злейшим врагом.
(Дабы размочить впечатление от предыдущего):
Чем за общее счастье без толку страдать
Лучше счастье кому-нибудь близкому дать.
Лучше друга к себе привязать добротою,
Чем от пут человечество освобождать.
Я познание сделал своим ремеслом.
Я знаком с высшей правдой и с низменным злом.
Все тугие узлы я распутал на свете,
Кроме смерти, завязанной мертвым узлом.
(2b or not 2b: that is the ?)
На зеленых полях хорасанских полей
Вырастают тюльпаны из крови царей,
Вырастают фиалки их праха красавиц,
Из пленительных родинок между бровей...
Закончили с Гамлетом. Пришел другой персонаж:
Если я напиваюсь и падаю с ног -
Это Богу служение, а не порок.
Не могу же нарушить я замысел Божий,
Если пьяницей быть предназначил мне Бог!
(- Нельзя отрицать, сэр Джон, что вы живете в большой распущенности.
- Мои размеры не позволяют мне довольствоваться малым).
В жизни трезвым я не был. И к Богу на суд
В Судный день меня пьяного принесут.
До зари я лобзаю заздравную чашу,
Обнимаю за шею любезный сосуд.
Принесите вина - надоела вода!
Чашу жизни моей наполняют года.
Не к лицу старику притворяться непьющим.
Если нынче не выпьем вина - то когда?
О вино, замени мне любовь и Коран!
О духан, я из верных твоих прихожан!
Выпью столько, что каждый, идущий навстречу,
Сразу спросит: "Откуда бредет этот жбан?"
И что же из этого следует? - по-видимому, вот что:
Мы источник веселья - и скорби рудник.
Мы вместилище скверны - и чистый родник.
Человек - словно в зеркале мир - многолик.
Он ничтожен - и он же при этом велик!
2009.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1012031
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 28.04.2024
(навеяно приближением окончания весеннего семестра 2012 г.)
Академик стоит на стене городской,
Сверху вниз на студентов взирает с тоской.
Нам известно, что нам ничего не известно -
Но и это, увы, забываем порой. :-)
20 апреля 2012 г.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1012029
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 28.04.2024
Стишок о Шекспире на мотив Хайяма
Играешь ты - и радуйся, Уилл!
Ты пишешь, любишь - радуйся, Уилл!
Увы! - рок испытает твои бредни,
Но все-таки прекрасно, что ты был.
14.02.2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1011832
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 25.04.2024
Под влиянием книги А.Н. Горбунова «Судьбы скрещенья» (2013) получился вот такой свой стишок. Идеалистический - не стану отрицать. Но и идеализм может быть полезен. Как бы его не стремились уверить в противоположном. :-)
Я, книгу отложив, грущу о мире -
Желанном, неожиданно далеком,
Чтоб меж собой народы говорили
Без злобы и без поисков предлога.
Затем, что в книге говорят поэты,
Века забыв, границ не замечая,
О том, о чем должны, в беседах - света
Светильникам горящим добавляя.
"Раз говорят они - так мир возможен.
Пусть спорят - слышно голосов созвучье,
И служат примирению неложно:
Как осудить вражду, невольно учат".
Но знаю: книгу я возьму другую,
Где свел поэтов разговор о войнах.
О них поэты, не скупясь, толкуют
С не меньшим оживлением, чем с болью.
Когда враждебность, грохоча, ворвется,
В бессилье музам стоит ли признаться?
Чтоб выжить им, однажды мир вернется,
Хоть спорам между ними - сохраняться.
27-30.01.2022
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1011752
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 24.04.2024
Необов’язково, та може бути, що читач, особливо – юний читач, ім’я головного героя шекспиріської п’єси «Буря» взнає раніше з «Трьох товстунів» Юрія Олеші. Насправді імена різні, бо зброяра, який керує повстанням проти товстунів--капиталистів, зватт ПроспЕро, а скиненого міланського герцога, який став чарівником, звати ПрОсперо (у нього – італійське ім’я). Та відмінність наголосів у перекладах шекспирівської п’єси може не бути передано. Все ж можливо, що читач, який познайомився спершу з казкою Олеші, буде подумки – або не подумки – переносити її героїв на героїв «Бури», і це зробить можливим порівняння двох творів.
Тоді виявляється, що герої - протилежні і твори – майже зовсім протилежні. Головна відмінністт, мабуть що, виражається в словах олешиного Просперо, звернутих до товстунів: «П’ятнадцять років я навчав народ ненавидіти вас и вашу владу. О, як давно ми збираємо сили! Тепер прийшла ваша остання година».
П’ятнадцять років – це ще й вік Міранди, дочки шекспирівського Просперо, на момент дії п’єси. П’ятнадцять років – це довго у казці Олеши, довго для підготовки повстання, та Міранда юна. Вони з батьком живуть на острові дванадцять років, і батько на початку п’єси розповідає їй про події, які відбулися дванадцять років.
«Буря» - це казка про помсту й прощення. «Три товстуни» - про революцію, яка стає відплатою для несправедливої влади. Наприкінці товстунів саджають до тієї самої клітки, де сидів зброяр Просперо. Там – їх місце, а не його. Все ж Просперо загрожувала страта, а товстунів лише ганьблять і висміюють: страта навіть переможених ворогів не має затьмарювати щасливого кінця казки.
У шекспирівській п’єсі Просперо – головний герой, у олешиній казці Просперо – другорядний персонаж, але описується його зовнішність, чого немає у випадку шекспірівського Просперо: «Зброяр Просперо стояв з опущеною головою. Полонений був блідий. Кров запеклася в нього на лобі й на скроні, під заплутаним рудим волоссям». У своїх ворогів навіть схоплений олешин Просперо вселяє страх.
Фразу олешиного Просперо про те, що він навчав народ ненавидіти товстунів, дорослий читач може сприйняти як неоднозначну. Отже, народ без втручання зброяра товстунів не ненавидів? Не вважав саме їх правління причиною своїх бід? Таке ставлення може перетворити олешиного Просперо на негативний персонаж – підбурювача до бунту там, де без бунту можна було б і обійтися. Та простіше вирішити, що «навчав ненавидіти» тут – це «навчав боротися» з тими, хто справді винуватий у багатьох нещастях і звик до своєї безкарності.
Як олешин Просперо п’ятнадцать років навчав ненавидіти, так шекспирівський Просперо дванадцять років ждав моменту, сприятливого для помсти. І цей момент прийшов завдяки сприятливій для Просперо зірці. Та довга ненависть шекспирівського Просперо завершується прощением його ворогів після його перемоги.
Просперо в «Бурі» - жертва зради, держперевороту, вчиненого його братом у союзі з королем Неаполя. Згодом йому загрожує стати жертвою ще однієї зради і перевороту: на острові Калібан хоче вбити його і передати владу п’яниці Стефано (а в союзі з блазнем Трінкуло змовників виявляється троє. Хоч вони і не товстуни). Просперо у «Трьох товстунах» сам керує повстанням і спершу схоплений за це, йому загрожує смерть. На тому, щоб його звільнити, будується сюжет казки.
Просперо в «Бурі» окрім того, що скинений герцог, ще й рабовласник, тобто – эксплуататор. Його за це іноді лають критики. Та мало кому спаде на думку, мабуть, думати про революцію, зображену в «Трьох товстунах», як про повстання калібанів. Далі, Просперо в «Бурі» рабовласник тимчасово: Аріеля він відпуска, а Калібану, видимо, залишить острів, коли вирушить до Неаполя, а згодом – до Мілана. Якщо Просперо проявляє до Аріеля і Калибана суворість, то це, радше, тому, що, будучи законним миланським герцогом, він не вмів бути суворим, і це коштувало йому влади. Теперь же він має не просто жити на острові, але й охороняти Міранду.
Шекспирівський Просперо навічно асоціюється з книгами, які після фіналу п’єси він знищить. (Мені завжди їх шкода). Герцог став чарівником. Перша фраза «Трьох товстунів»: «Час чарівників минув». Замість чарівника тут учений, доктор Гаспар Арнері, якого з персонажів шекспірівської «Бурі», мабуть, найлегше порівняти з добрим придворним Гонсало. В олешиній казці є ще один чарівник, і він з трагічною долею – вчений Туб, який створив ляльку спадкоємця, та відмовився робити для цього залізне серце. Тобто, який послужив знаряддям зла внаслідок обману, та який відмовився ним бути, коли зрозумів загрозу зла. Олешин Просперо – не книжна людина і навчає народ ненависті не за книгами. Та для шекспирівського Просперо, якщо подумати, чарівні книги – головна зброя.
Образ народа в обох творах відрізняється дуже сильно. У Олеші народ багатоманітні ший і рішучіше діє: «Гвардійці перейшли на бік народа». Казка починається поразкою народа, а завершується перемогою. У шекспирівській п’єсі народ для початку – команда корабля, на якому пливе Алонсо з сином Фердинандом, Гонсало, двома підступними братами й іншими. Не надто багато, але… саме голоси цього народу зображають сцену бурі. Та Просперо пояснює, що дванадцять років тому вони з Мірандою не були вбиті змовниками тому, що народ любив Просперо. Це не дивлячись на те, що Просперо сидів з книгами, а фактично правив його брат Антоніо – та, можливо, Просперо тому й любили, що не він стояв за якимись непопулярними заходами. Згадка про народ тут зовсім коротка, та нагадує, що з ним слід рахуватися. Влада до народу в «Бурі» все ж уважніша, ніж товстуни в олешиній казці.
Дуже легко порівняти Аріеля й гімнаста Тібула, тому, що той й інший – головний помічник, відповідно, скинутого герцога й полоненого зброяра. Тібул – не раб, а друг, але головний помічник. А Миранду й Суок порівняти складніше: Суок молодша і парний до нех персонаж – не коханий Фердинанд, а знов знайдений брат-близнюк, спадкоємець Тутті, та діє вона дещо активніше. Ймовірно, тому, що задача Міранди – ще й створювати контраст батькові, а задача Суок – привертати увагу юних читачок.
В «Бурі» острів – це театр, а Просперо – режисер. Він так не називається, та він керує виставою. У «Трьох товстунах» бере участь цирк, бо Тибул і Суок – артисти цирку. Є й ринкові балагани, що працюють на трьох товстунів, та вони засуджуються. Перемога революції відзначається цирковою виставою. Та й вона завершується, як всі вистави, як і дві вистави, влаштовані Просперо, в «Бурі» – для нового, невідомого життя.
І можна вирішити: адже революція – це теж буря, тому казка Юрія Олеші – теж про бурю, створену людськими зусиллями. Головна думка шекспирівської «Бурі»: хоча моря загрожують, вони милосердні. Переможний Просперо змінює гнів на милість. Йому це підказує Аріель, та й за логікою п’єси Просперо навряд чи може вчинити інакше. Він не міг би вбити Алонсо й інших у присутності доброго Гонсало або Гонсало вбити разом з ними, а крім цього, якби вн погубив батька Фердинанда, він точно зламав би життя Миранді, якби Фердинанд якось про це дізнався. В олешиній бурі, зображеній у «Трьох товстунах», немає особливого акценту на прощенні ворогів: вороги покарані й мають бути покарані, особливо тому, що цього не очікували. Та все же і ця буря милосердна: тому, що милосердя одержують ті, хто звичайного його не одержував – пригнічені, й тому, що після перемоги вона менш – або поки що менш – жорстока, ніж революції бувають в історії. І ще раз вона виявляє милосердя до померлого вченого Туба, який своєю запискою просить пробачення у Суок і Тутті. Це – чарівник, до мистецтва якого вдалося зло, та який виявив спротив і тому загинув. Читачі казки, як і близнюки, що поєдналися, мають пробачити цього чарівника, який явно добрий та послужив злу, однак лише невільно й не до кінця.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1011749
рубрика: Проза, Лірика кохання
дата поступления 24.04.2024
О двух старинных шекспировских биографиях. Анализ текста и жанровая картина. Статья
О книгах Георга Брандеса «Шекспир. Жизнь и произведения» (1895-6, рус. пер. Брандес Г. Шекспир: Жизнь и произведения. М: Алгоритм, 1997) и Михаила Михайловича Морозова «Шекспир», (1947, 2 изд., М., 1956).
Авторы этих двух книг очень знамениты, но, так как работали они уже давно, я о них, к сожалению, долго не знала. (Все-таки даже самый выдающийся литературовед, по-видимому, часто менее известен, чем те авторы художественной литературы, чьи жизнь и творчество он исследует). Как я о них узнала: они процитированы в эпилоге понравившейся мне книги Ю.О. Домбровского «Смуглая леди. Три новеллы о Шекспире». Для этой художественной книги они, по всей видимости, послужили источниками данных.
Сравнение двух этих заинтересовавших меня биографических книг (которые уже давно мне надо было бы прочесть) следует ниже.
Об авторах (если это нужно)
Брандес, Георг Моррис Кохен (1842-1927) — выдающийся датский литературовед и публицист, еврей по национальности, друг Ибсена и защитник натурализма в литературе, от которого отходил в сторону признания ценности личности, почему и написал серию биографий о великих людях. Как, вероятно, следует ожидать, личность сложная: консерваторы наступали на него как на еврея-атеиста.
Морозов, Михаил Михайлович (1897-1952) — выдающийся русский литературовед, театровед и театральный критик, переводчик. Сын богатого промышленника Михаила Абрамовича Морозова, со стороны матери — родственник мецената Саввы Ивановича Мамонтова и основателя Третьяковской галереи Павла Михайловича Третьякова. Один из основателей советского научного шекспироведения. Руководил кабинетом У. Шекспира и зарубежного театра Всероссийского театрального общества; инициировал издание непериодических «Шекспировских сборников».
(Я обнаружила что именно М.М. Морозову принадлежит предисловие к первому в моей жизни сборнику русских переводов Шекспира. Познакомилась я с этим сборником в детстве, поэтому на предисловие должного и благодарного внимания не обратила).
О двух книгах в общем
Книга Г. Брандеса — работа внимательнейшего, глубоко эрудированного читателя, которая строится как анализ всех шекспировских произведений по очереди (кроме «Феникса и голубя»). По объему книга большая (первое издание — в трех томах), читается долго, и читать ее может быть тяжело — не из-за характера изложения, а из-за смысловой насыщенности, из-за множества отмеченных автором деталей. От своего читателя эта книга требует длительного неослабевающего внимания. Анализ в этой книге задуман как всохватывающий: тут и указания на обращение Шекспира с источниками (по мнению автора, «сила Шекспира всегда проявлялась именно в гениальном пользовании хроникой»( С)), и обзор исторического контекста — царствований Елизаветы и Иакова, включая рассказы о судьбах Эссекса, сэра Уолтера Роли, Арабеллы Стюарт, и обзор контекста литературного — рассказы о Марло, Бене Джонсоне, Бомонте и Флетчере, и сравнение Шекспира с писателями других стран и эпох, включая, например, Мольера, Корнеля, Кальдерона и Достоевского, и отзывы о критике шекспировских произведений. Когда речь идет о самих произведениях, анализируются и их отличие от источников, и причины такого отличия, и образы, и поэтика. Внимание автора, ожидаемо, распределяется неравномерно: восемь глав — о «Гамлете» (что очень понятно, в особенности, если вспомним, что автор — из Дании), две главы, одна из которых посвящена источникам, — о «Лире». Но в целом книга свидетельствует об огромной внимательности автора и его желании поделиться своими размышлениями о шекспировских произведениях — и более, и менее любимых публикой.
Иногда в потоке литературно-критических размышлений возникает яркая пауза — жанровая картинка. Шекспировский театр и его публика; день молодых аристократов в Лондоне — перед обращением автора книги к принцу Халу, принцу Гарри, будущему Генриху V; ближе к концу — Шекспир, после длительного отсутствия вернувшийся в родные места и вспоминающий о прежней в них жизни. Эти паузы в книге позволяют читателю несколько отдохнуть от наблюдения потока авторской мысли, анализирующей шекспировские произведения. Для читателя эти паузы могут быть неожиданны, и встреча с ними может быть приятна.
Хотя и старинная, книга Г. Брандеса, наверное, до сих пор подходит для самого первого знакомства с шекспировскими биографией и эпохой. Но интересно, что эта книга подтверждает: даже высочайшего уровня профессиональный анализ произведений художественной литературы не свободен от заметного субъективизма. Проще говоря, у другого читателя может быть свое мнение.
Например. Исходное замечание Г. Брандеса: «Шекспир сравнялся в пафосе с Микеланджело, а в юморе с Сервантесом. Уже одно это дает некоторое мерило для высоты и объема его гения» (С).
Читаю и думаю: разве дон Мигель такой уж комик, разве мастер Микеланджело проявляет только пафос? Дон Кихот, как известно, — Рыцарь Печального Образа и оправдывает свое прозвище: он несколько раз подвергается жестоким насмешкам и пыткам. И шутки Микеланджело известны: его «Вакх», который живет во флорентийском Барджелло, — явно нетрезв. И, наверное, самая знаменитая шутка Микеланджело, о которой рассказывают посетителям Сикстинской капеллы и показывают ее: ватиканский церемонимейстер в виде Мидаса с ослиными ушами, изображенный так за то, что он посетовал, что в сцене Страшного суда слишком много голых фигур. Не самые смешные шутки, но об остроумии Микеланджело свидетельствуют. Несколько ниже, когда заходит речь о пожеланиях Гамлета актерам и его просьбе соблюдать меру, автор вспоминает уже Рафаэля. С учетом известнейшей версии о неприязни двух великих мастеров, Микеланджело был бы недоволен, что Рафаэля здесь ему противопоставляют. «Мадонна у лестницы» во Флоренции, в «Доме Буонарроти» и «Ватикнская Пьета» вполне показывают, что Микеланджело, когда ему было нужно, умел в своем творчестве выразить нежность.
И так часто при чтении этой книги: из-за первой посылки о Микеланджело и Сервантесе, с которой не согласна, отмечаешь и дальше те места, с которыми, как считаешь, можно спорить. Но этого, наверное, следовало ожидать: что книга побуждает думать — ее достоинство.
Книга М.М. Морозова после книги Г. Брандеса читается быстрее и легче. Она меньше по объему, и анализ шекспировских произведений в ней не такой подробный. (На Брандеса у меня ушло около месяца, на Морозова — два вечера, все это — при занятости). Если Брандес уделяет внимание каждому произведению, то Морозов сосредотачивается на периодах творчества — оптимистическом (1590–1601), трагическом (1601-1608) и романтическом (1608–1612). При этом все равно отдельные главы в его книге посвящены «Укрощению строптивой», «Ромео и Джульетте», «Венецианскому купцу», «Юлию Цезарю», «Гамлету», «Отелло» (как отмечает автор, на момент его работы над книгой, «Отелло» — самая популярная в СССР шекспировская пьеса), «Королю Лиру». В названиях глав, где речь идет о нескольких пьесах одного периода, выделены «Два веронца» и «Макбет».
Наиболее заметная, вероятно, черта книги М.М. Морозова — в ней занимают довольно большое место фрагменты, которые можно назвать жанровыми картинами. Они должны хорошо запомниться читателю. Например, есть большая глава «Дорога из Стрэтфорда в Лондон» — тут не только самого героя книги читателю показывают, со стороны, но вблизи. Тут показывают его мир, дорогу и тех людей, которые могли быть его товарищами в пути или встретиться ему (встретился, кстати, и отряд разбойников — хорошо, что к нападению в тот момент не расположенных); тут показывают и Лондон, в который он въезжает. Когда речь об аристократических знакомствах молодого Шекспира — показывают, в какой роскоши живут молодые аристократы, рассказывают, какими произведениями искусства они себя окружают, о чем беседуют. Когда речь идет о его театре — показывают самых разных зрителей. Можно догадаться, что цель этих картин — погрузить читателя в атмосферу времени. В данном случае литературные жанровые картины — не перерыв в анализе произведений, а подготовка читателя к нему.
Другая важная и ожидаемая черта этой книги — присутствие в ней русского и советского театра. Вот как Шекспир живет в нем; вот, что этот театр делает для Шекспира. Например, русские актеры Г. Н. Федотова (1846–1925) и А. П. Ленский (1847–1908) предложили такую трактовку «Укрощения строптивой», когда герои любят друг друга — при этом актеры не спорили с пьесой, а открыли ее потенциал. В главе о «Лире», конечно, с глубоким уважением упоминается Соломон Михоэлс — актер-философ.
Характеристика произведений в этой книге дается скорее в общих чертах: выделено то, что автор приглашает читателя считать самым главным.
Отличия в концепциях
Главных отличий между двумя книгами в их концепциях проще всего заметить два. Первое: Брандес пишет для того, чтобы не только увидеть, но показать читателю Шекспира как личность за его произведениями. (Шекспир имеется в виду именно стратфордский, не кто-нибудь другой). Метод Брандеса при этом таков: он честно признает, что многих событий жизни Шекспира мы с точностью не знаем или вообще не знаем, но отслеживает повторяющиеся мотивы и образы в произведениях — что должно сделать его предположения убедительными, при том, что, как сказано выше, источники пьес Г. Брандесу хорошо известны. Здесь могут порадоваться читательницы, потому что автор проявляет внимание к женским персонажам шекспировских пьес. Он предполагает, что у Беатриче, Порции из «Венецианского купца», Розалинды — один прототип (при этом уделяя должное внимание тому, чем эти девушки между собой отличаются, но считая, что их общий прототип — тогдашняя возлюбленная Шекспира). У Офелии, Дездемоны, Корделии — тоже, по мнению Брандеса — один прототип, но другой. У Марины из «Перикла», Имоджены (ей Брандес особенно восхищается), Пердиты/ Утраты из «Зимней сказки», Миранды — один прототип, но третий (может быть, новая возлюбленная, а может быть, и нет). Доверяет Брандес и преданию, но не безоговорочно — когда находит достаточное, по его мнению, подтверждение.
Вначале по шекспировским пьесам видно автора, который страдает от унижений, связанных с актерской профессией, настойчиво ищет успеха и достигает его; этого автора Г. Брандес видит за фигурами Ричарда III и принца Хала, впоследствии — Генриха V, который и из зла надеется извлекать частицы добра. Когда автор достиг успеха, он задумывается о таком герое, перед кем стоит цель за пределами его возможностей, и так приходит к Гамлету. Затем наступает глубокое разочарование в людях, во всем человечестве — может быть, под влиянием наблюдений над двором и царствованием Иакова I. Но после глубочайшей точки разочарования, выраженной в «Тимоне Афинском», наступает воскрешение, выраженное в романтических драмах. «Грезы души, по которой прошел бич жизни, — вот что предлагает он нам под конец; богатую, но непродолжительную фантасмагорию, занимающую всего-навсего каких-нибудь три-четыре года» (С).
М.М. Морозов, напротив, сторонник того мнения, что Шекспир в своих произведениях не на первом плане, его как личность по ним услышать сложно. «В своих пьесах он молчит о самом себе. Созданные им сценические образы настолько объективны, что сами по себе они не могут служить материалом для его биографии» (С). При этом в тех главах или фрагментах глав, которые можно назвать жанровыми картинами, автор показывает читателю своего героя — высокого человека с большим лбом (Морозов считает, что исполнитель роли тени отца Гамлета должен был быть высоким), иногда — в дороге, хотя он задержался бы с семьей подольше, иногда — за работой, иногда — с лукавой улыбкой слушающим чужую беседу. Но при этом искать личного начала в шекспировских пьесах М.М. Морозов не пытается — скорее ищет в них наблюдений над жизнью общества.
(Вредный читатель может, наверное, попытаться возразить обоим авторам. Вряд ли зритель желает слышать в пьесе исповедь драматурга — да еще и пьеса написана на сюжет, взятый из источника, и несомненно, что театру нужны сборы. Мне вспоминается Импровизатор из фильма М.А. Швейцера по Пушкину «Маленькие трагедии», сочиняющий на заданные темы. Анна Андреевна установила, что прототипом Импровизатора должен считаться Адам Мицкевич, но в этом фильме Юрский-Импровизатор подозрительно похож на «чандосский портрет». И так же можно утверждать, что вряд ли в художественных произведениях, даже написанных на заказ, совсем не выражается личность автора — наверное, когда она в них выражается, это происходит нечаянно. В данном случае возразить обоим биографам значит — объединить их противоречащие одно другому мнения).
Другое отличие между концепциями двух книг даже важнее. У Брандеса Шекспир не любит простонародного зрителя. Ведь он предпочитает писать о королях и знати, не о мещанах (исключение — «Виндзорские насмешницы»). Несколько сопоставленных цитат из пьес показывают, что их автор не выносит дурного запаха, а у простонародного зрителя того времени этот недостаток, к большому сожалению, замечен (Еще и в Лондоне). Затем, простонародный зритель, вообще — большинство, пьесы понимает хуже. (Что один из фрагментов беседы Гамлета с актерами подтверждает). Иное дело — у Морозова: он с начала и до конца своей книги подчеркивает народный характер драматургии Шекспира. Начинает с упоминаний в пьесах Робин Гуда, продолжает — влиянием на них народных баллад и умением короля Генриха V говорить с народом, оканчивает знаменитой цитатой Пушкина о «народных законах драмы шекспировской» (С). За этой настойчивостью на народности следует, по-видимому, читать утверждение: это — наш, это — не чужой, не будем изгонять его. Конечно, оба автора по-разному читают шекспировскую трагедию «Кориолан», герой которой, как известно, повинен в презрении к массам: Брандес видит в ней выражение аристократического мировоззрения, сложившегося в стране, и одобрение общественного неравенства как основы порядка, но по мнению Морозова «именно потому, что Кориолан противопоставил себя народу, он оказывается пустоцветом» (C). Также эта разница в истолковании пьес приводит к тому, что авторы расходятся в объяснении причины, почему Шекспир ушел из театра. Оба согласны, что ушел, потому что потерял своего зрителя, но они не согласны в том, какой именно был этот зритель — немногие просвещенные или же народ, потерянный с победой «закрытых» театров.
Отличие в образах эпохи
Оба автора, и Г. Брандес, и М.М. Морозов, согласны, что герой их книг — дитя эпохи Возрождения и один из ее создателей. Но об этой эпохе они — что для читателя не неожиданность — также отзываются по-разному. Точнее, общую характеристику они дают одну, но делают разные акценты.
Г. Брандес смотрит на Возрождение, так сказать, с расстояния, пройденного с тех пор народами, считающими себя цивилизованными. Когда он восхищается, когда — бранит, когда — уличает других критиков в недостаточном понимании этой эпохи, которая, следовательно, уже достаточно отдалилась, чтоб ее можно было не понимать.
Гамлет — «детище не гуманитарного периода с его чистотой и моралью, а сын эпохи Возрождения с его льющимися через край силами, кипучей полнотой жизни и умением бесстрашно смотреть в глаза смерти» (C).
Из комментария к «Ромео и Джульетте»: «Увы! Добродетельные философы и степенные профессора не в состоянии оценить по достоинству эпоху Возрождения: она слишком далека от их образа мыслей и слишком непохожа на их способ чувствовать. А ведь слово «возрождение» говорит, между прочим, о возрождении горячей любви к жизни и языческой наивности воображения» (C).
Из комментария к «Троилу и Крессиде»: «И когда видишь, как величайший поэт эпохи Возрождения, величайший поэт северных народов искажает поэзию античного мира, чувствуешь, насколько современное человечество огрубело и очерствело в сравнении с древними эллинами» (С).
Искренне восхищаясь Шекспиром, Брандес, тем не менее, остается внимательным профессионалом и часто обличает своего героя в погрешностях против вкуса, которые заметны с высоты времени написания книги Брандеса, но прощались в эпоху написания шекспировских пьес.
М.М. Морозов видит в Возрождении историческую революцию, порвавшую с привычными для Средневековья формами, открывшую наслаждение многим в жизни, но и столкнувшуюся с проблемами капитализма. Раз великие мастера Возрождения до сих пор любимы, оно ушло не так далеко. Его хочется вновь переживать, благодаря его наследию. Возрождение — «яркое солнце». Шекспир » вступил на свой творческий путь под ярким солнцем Ренессанса» (С).
Из комментария к «Венере и Адонису»: «Упоенный искусством Ренессанса, проникнутого любовью к жизни, к ее приумножению, Шекспир уже в этой ранней своей поэме разоблачает средневековый аскетический идеал — «нелюбящих весталок и себялюбивых монахинь»» (C).
Финал главы об эпохе: «Силой мысли, страстностью чувства и многосторонностью, даром широкого охвата в своем творчестве разнообразных явлений живой действительности обладал Шекспир — титан, рожденный эпохой Ренессанса» (C).
Но в Возрождение осознана власть денег, и это ведет к гамлетовскому разочарованию. Объяснение проблем в великих пьесах с помощью изменений в жизни общества выглядит убедительным, но в тоже время и слишком простым. Как будто уже все понятно в этих пьесах — так почему же в них пытаются открывать что-то новое?
Согласие между авторами
Между книгами Г. Брандеса и М.М. Морозова можно найти и более мелкие отличия — например, Морозов согласен праздновать день рождения Шекспира 23 апреля, а Брандес полагает, что лучше бы это делать 22-го. Брандес думает, что Шекспир обычно работал по утрам, Морозов — что вечером и ночью. Но при этом авторы иногда приходят к согласию.
Оба они замечают, что их герой много пишет о контрасте внешнего и внутреннего.
Брандес: » Шекспир чувствовал к главному герою, к молодому принцу, глубокую, как бы органическую симпатию. Мы уже видели, как долго и живо его интересовал контраст между показной внешностью и истинной сущностью человека» (С).
Морозов: «Одним словом, используя типичную для Шекспира терминологию, «одежда» не соответствует «природе». Эта тема в будущем нашла у Шекспира свое углубление и развитие. Шекспир, срывая внешние покровы, показывает нам подлинную сущность человека. Он действительно великий разоблачитель» (С).
И оба они отмечают одно выражение жалости к неимущим, звучащее в «Короле Лире». Наконец, оба автора — «стратфордианцы»: каждый из них рассматривает проблему авторства, чтоб защитить традиционную биографическую концепцию. При столь очевидном расхождении между двумя авторами в принципиальных вопросах при интерпретации одних и тех же произведений согласие между ними даже удивляет.
Влияние, которое меня заинтересовало
Возвращаюсь к началу: к этим двум книгам как к источникам художественной книги «Смуглая леди. Три новеллы о Шекспире» Ю. О. Домбровского.
Влияние книги Брандеса на эти новеллы, на мой взгляд, очень заметно. В новеллах, как и в книге Брандеса, «прекрасный друг» из сонетов — это Вильям Герберт, граф Пембрук, а «смуглая леди» — фрейлина Мэри Фиттон, которую также и Брандес, и Домбровский узнают в шекспировской Клеопатре. (Морозов отказывает шекспировским сонетам в наличии только одного друга и одной дамы в качестве прототипов действующих лиц). У Брандеса упоминается, что Мэри Фиттон, по семейному преданию, была замужем до знаменитого романа с Пембруком; «вероятно, это был не вполне законный брак, заключенный помимо воли родителей, поспешивших объявить его недействительным» (C). И в первой из трех новелл Домбровского Пембрук, страдая, рассказывает Шекспиру, что Мэри, побывав замужем, захотела теперь — о, горе! — замуж за него; при этом во время описываемых в новелле событий у Мэри Фиттон сохраняется ее девичья фамилия Фиттон (как было бы, если б ее брак был аннулирован). В эту новеллу перешел содержащийся у Брандеса анекдот о том, как Мэри, назвавшись любовью, вынудила саму королеву пойти танцевать, — анекдот, который должен характеризовать Мэри, авантюрного склада женщину.
У Брандеса так описывается мятеж Эссекса в феврале 1601 г.: «Толпа, состоявшая из нескольких сот человек с Эссексом, Саутгемптоном, Рутлендом, Блоунтом и другими знатными кавалерами во главе, отправилась пешком по улицам Сити, не имея ни настоящего предводителя, ни ясно выработанного плана. Эссекс не обратился с речью к народу, а кричал только, как полоумный, что его хотят убить. Стеклось множество народа, примкнувшего к шествию. Но никто не был вооружен: все являлись только в качестве зрителей. Тем временем по городу разъезжали, по распоряжению правительства, высшие сановники, извещая народ о том, что Эссекс бунтовщик. После этого некоторые из его соучастников отделились от него. Против него были высланы войска. Эссекс добрался с большими затруднениями вместе с остатком своих приверженцев по реке в Эссекс-хаус. Замок был осажден. К вечеру Эссекс и Саутгемптон открыли переговоры. В десять часов они сдались со своими людьми под условием рыцарского обхождения и законного процесса. — Пленные были отведены в Тауэр». (C)
Это описание перешло в первую новеллу из цикла Домбровского, дополненное подробностями — перечислением участников исторической картины. Мэри Фиттон из окна видит разные категории лондонцев, идущие за Эссексом: шли такие-то, шли такие-то … (Среди идущих она внезапно видит Шекспира, которого до тех пор благосклонности не удостаивала). А упоминание условий, под которыми сдались восставшие, попало в другое место этой новеллы — в рассказ сплетника Четтля Ричарду Бербеджу, опоздавшему на свидание к Мэри.
Как прототип героинь последних пьес Шекспира — милую молодую женщину, способствовавшую его духовному возрождению, — хорошо вообразить кого-нибудь из дочерей Шекспира, Сюзанну или Джудит (а то и обеих вместе). Но Ю.О. Домбровский и Г. Брандес разделяют мысль об отчуждении Шекспира от семьи — значит, по их мнению, дочки не подходят. Брандес допускает, что Шекспир в конце карьеры встретил женщину, которой вновь вдохновился, хотя сомневается в том, что эта женщина преданно любила именно Шекспира. Но эту возможность принимает Домбровский — и, наверное, поэтому во второй новелле его цикла появляется симпатичная Джен Давенант, не мимолетная связь, а настоящая большая любовь и любящая. И, наверное, поэтому в одном месте этой новеллы Джен названа молоденькой. (Сколь я знаю из другой биографии, известно свидетельство о крещении Джен — 1 ноября 1568 г., из которого следует, что она моложе Шекспира на четыре года, и поэтому ко времени действия новеллы Домбровского «Вторая по качеству кровать», когда герою сорок восемь лет, «молоденькой» может быть в душе, но не называться. Может называться — женщиной в расцвете).
Влияние книги М.М. Морозова на новеллы Ю.О. Домбровского заметно меньше, но кое-что общее прослеживается и здесь. Домбровский, как и Морозов, описывает Шекспира как высокого. В первой новелле цикла «Смуглая леди» Четтль, беседуя с актерами, называет Шекспира «вашим Шейлоком». Это перекликается с утверждением Морозова, что в знаменитейшем монологе Шейлока «Разве у евреев нет глаз?» слышен голос автора пьесы. (И Морозов, и Домбровский — далеко, конечно, не единственные, у кого можно прочесть эту мысль. Но можно и у них).
Об отношении к шекспировскому театру короля Иакова I М.М. Морозов пишет: «Сохранились сведения о том, что король даже обратился к Шекспиру с милостивым письмом» (C). Эти сведения — в основе сюжета третьей новеллы цикла Ю. О. Домбровского «Королевский рескрипт», где это самое письмо семья и земляки считают важнейшей частью наследства Шекспира.
Вывод из сравнения
Может возникнуть вопрос: зачем обращаться к старинным биографиям, написанным даже известнейшими авторами, если есть более новые книги на ту же тему и при написании этих новых книг то из старинных, что еще не устарело, наверняка использовалось? Вопрос, конечно, наивный, но возможный. Обращаться к старинным биографиям стоит по крайней мере ради того, как на эти книги повлияли личности авторов и эпохи создания. В книге Г. Брандеса есть и главный герой, и подробное описание эпохи его жизни, но стоит обращаться к этой книге ради предпринятой в ней «реконструкции»… нет, ради предпринятого в ней прочтения личности ее героя. Даже если не со всем в таком ее прочтении согласишься. А к книге М.М. Морозова стоит обратиться ради менее подробной, но яркой картины эпохи жизни героя и ради установления ее связи с другой эпохой и другой страной, которым этот герой нужен и которые могут быть ему полезны.
А еще обоих авторов этих биографий можно вообразить как зрителей на одном спектакле, у которых складываются от него разные впечатления. И еще одним зрителем будет читатель их книг, с которым они захотели поделиться.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1011663
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 23.04.2024
О книге Ю. О. Домбровского «Смуглая леди. Три новеллы о Шекспире»
До сих пор я читала только художественные произведения о Шекспире, принадлежащие к литературам англоязычных стран. О том, что есть книга отечественного автора, еще и известного (но на тот момент — не мне), узнала недавно и случайно. Просматривая список публикаций А. Аникста, увидела, что его рецензия на эту книгу была опубликована в «Новом мире». Конечно, книгу надо было прочесть, и она мне сильно понравилась. Потом я узнала, что у автора — трагическая судьба (многократные аресты, заключение, умер после того, как избили — об этом можно читать отдельно), и поэтому у заинтересовавшей меня книги — тоже судьба непростая (написана в 1946 г., впервые опубликована в 1969 г.)
«Новеллы о Шекспире» мне нравятся, но одна из причин, почему они мне интересны — в том, чем эта книга отличается от научно-популярных работ британских и американских шекспироведов начала XXI века, которые я читала. Взгляд на главного героя (несомненно, уважаемого и любимого автором) в ней — другой.
На первый взгляд здесь удивляться нечему. На второй — причина для удивления есть: ведь пьесы, поэмы, сонеты и (в основном) документы прочитаны — те же самые. Стало быть, в очередной раз дело в том, кто и как их читает, что признает в них главным.
Тема одиночества
Хотя жанр книги определяется как цикл новелл, наверное, можно сказать, что на самом деле это — роман. Состоящий из трех частей, объединенных фигурами и главного героя, и некоторых второстепенных («сейчас — исчез, потом — опять появится»), но с пропусками во времени действия: события не изображены как последовательно развивающиеся, и у каждой части — свой сюжет. Общий сюжет — жизнь главного героя. Форма такая удобна в том числе потому, что позволяет говорить о том времени в жизни Шекспира, о котором есть сведения, и пропускать то, о котором точных сведений нет или мало.
В первой новелле — «Смуглая леди» — действие происходит в феврале 1601 года, во время знаменитого неудачного мятежа Эссекса. Эта новелла — о треугольнике в сонетах «Шекспир-друг-леди», но также в конечном итоге о том, как был создан «Гамлет»: мятеж послужил вдохновению Шекспира. Время действия второй новеллы — 1613 год. Называется эта новелла «Вторая по качеству кровать», и в ней Шекспир после долгой жизни и работы в Лондоне возвращается в семью (с необходимостью, но без особого удовольствия). Действие третьей новеллы «Королевский рескрипт» происходит незадолго до смерти Шекспира, и там встает вопрос об итогах его жизни и о его наследстве (а также о том, какое его наследство — настоящее).
Так в чем состоит замеченное мной отличие: известные мне англоязычные исследования создают образ Шекспира как успешного командного игрока. Работал в театре многие годы — стало быть, должен был ладить с актерами; перерабатывал уже существующие произведения, что не секрет — значит, работал на уже кем-то созданной основе; писал в соавторстве — значит, должен был и непосредственно в работе с соавторами ладить; семью должен был обеспечивать, что ему удавалось. Этот взгляд у меня не было, да и сейчас нет, желания оспаривать.
А книга Ю. Домбровкого — в значительной мере об одиночестве Шекспира. Это связано еще с другой идеей: в своей статье об основных проблемах жизни Шекспира автор пишет о важности идеи свободы в шекспировском творчестве. В «Новеллах» Шекспир «одинок и беспощаден в своей жестокой свободе»(С). В каждой из трех новелл тема одиночества героя проявляется по-разному; иногда одиночество оборачивается на пользу, иногда — причиняет боль, в конце концов — губит.
Выделю эту тему, чтобы рассказать о книге (если вы ее еще не знаете).
Три вида одиночества, соответственно трем новеллам (или трем частям романа под видом цикла новелл). Одиночество — как условие творчества (но это — одиночество после сильных впечатлений, полученных среди других людей). Одиночество в жизни, которое особенно ясно чувствуется после того, как творчество оставлено. Одиночество в семье, среди формально родных, но фактически чужих людей.
В книге из трех новелл — три героини, три женщины в жизни главного героя. Муза, последняя любовь и — как можно ожидать -законная жена. Есть еще дочки, но о них нужно сказать особо.
Мятеж и та самая Муза
В первой новелле «смуглая леди» — это фрейлина Мэри Фиттон, «прекрасный друг» соответственно — ее известный любовник Вильям Герберт, граф Пембрук. (Как, может быть, помните Пембрук сейчас еще признается кандидатурой на роль прототипа друга, а версия насчет Мэри чаще считается устаревшей, так как Мэри оказалась недостаточно темноволосой, еще и светлоглазой. Но на восприятие «Новелл» как художественного произведения это не должно влиять: версия насчет Мэри как прототипа леди была популярна). Эта новелла — самая многолюдная и с самым напряженным сюжетом, так как в ней изображены и любовное соперничество из-за Мэри, и театр «Глобус», и восстание Эссекса. Восстание выглядит как представление в театре истории, которое Мэри — «смуглая леди» смотрит из окна, и как «историческая репетиция» будущих представлений «Гамлета».
Мэри изображена довольно подробно: ее описания даются и от имени автора, и от имени персонажей новеллы, говорящих о ней, и с использованием того, что о ней известно из истории, и с отсылками к сонетам о «смуглой леди». Образ получается составленный из исторического и литературного, запоминающийся очень легко. Молодая дама- искательница приключений; любит носить мужской костюм, подобно знаменитым шекспировским переодетым девушкам, но не умеет носить шпагу. Капризная причудница, затевающая любовные интриги едва ли не из безделья и умеющая посмеиваться над поклонниками: пять лет она не снисходила до Шекспира, хотя видела, что он по ней помирает, а сделалась любовницей Пембрука, который впоследствии, чуть не плача, рассказывает, как с ней намучился. (Она с ним, со своей стороны, видимо, намучилась не меньше). Потом она заявила Пембруку, что на самом деле любит «этого клоуна» (С) Шекспира, параллельно приступив к обольщению Ричарда Бербеджа. Вместе с тем Мэри на самом деле — незла: «жалость-то у нее всегда была самым сильным чувством»(С) , из-за которого она могла пойти «на связь-то во всяком случае»(С). Насмешливое отношение к Шекспиру сменяется у нее вдруг сожалением, что почему-то так и не стала его любовницей.
Неожиданный финал новеллы: они так замечательно друг друга понимают, такие прекрасные вдохновленные любовью стихи, такое сильное взаимное влечение … И после всего этого в постели со «смуглой леди» Шекспиру хватает одного раза. «Что ему еще нужно от нее?» (С) В любви Шекспир оказывается более жесток, чем женщина, заставившая его страдать — хотя можно и сказать, что они в расчете. Но осознание собственного одиночества (теперь нет ни друга — Пембрука, ни покровителя — Эссекса, ни любовницы) сменяется сильным вдохновением. И Шекспир, оставив «смуглую леди» высыпаться, уходит на свою лондонскую квартиру — писать «Гамлета», который до сих пор у него не получался, а теперь получится: после неудачного мятежа Эссекса, который он наблюдал из толпы, и вызванных сегодняшней ночью переживаний.»Писать! Писать! Опять писать! Не было, кажется, у него сильнее желания в жизни»(С).
(Надо заметить, что в этих новеллах не подчеркивается значение воспоминания об умершем сыне для создания той самой трагедии — хотя сына, когда о нем заходит речь, называют не «Гамнет», а «Гамлет»).
В финале первой новеллы одиночество, как кажется, не страшно: оно нужно, чтобы исполнять свое настоящее предназначение в жизни. Герой выглядит победителем. Положение изменится — как бы в отместку — несколько позже, когда герой оставит театр и драматургию. Теперь он сильнее, чем до сих пор, нуждается в присутствии понимающего любимого человека.
Последняя любовь и брошенная жена
Во второй новелле — имени кровати — появляется последняя любовь Шекспира, трактирщица из Оксфорда Джен Давенант. Читать «Три новеллы о Шекспире» стоит по крайней мере из-за того, какой она здесь изображена. Я раньше не думала о ней как о большой любви Шекспира, — во-первых, потому, что меня скорее интересовала «смуглая леди». (Конечно, я знала, что Джен тоже — один из предполагаемых прототипов «смуглой леди», но не самый популярный, потому что роман с ней в жизни Шекспира поздний). Во-вторых, мое отношение определяло слово «трактирщица», а за ним мерещилась та, кого невозможно было не вспомнить: мистрис Куикли. «Ну не сладкая ли штучка моя трактирщица?»(С, «Генрих IV», ч.1) Даже фамилия сей знакомой прославленного сэра Джона Фальстафа (впоследствии — супруги Пистоля) указывает, что с ней дело имеют, торопясь. Ну, достигли взаимопонимания, ну, родила сына, оставшегося в живых — благоприятное стечение обстоятельств. (Джен, действительно, повезло: ранее ее дети не выживали. Ее описывают как веселую женщину, но, вероятно, были те, кто помнил ее и совсем другой). Сын числился крестником Шекспира, тоже был впоследствии известным поэтом, одни ученые верят, что он — больше, чем крестник, другие — нет … Так я до книги Ю. Домбровского думала о Джен Давенант — действительно, очень быстро.
В этой книге Джен не вызывает воспоминаний о фальстафовской компании. Она — «молодая, спокойная, красивая» (С) женщина, которая «говорит даже по-французски» (С); «неторопливая, с мягким шагом, осторожными руками и округлыми, плавными движениями»(С). Как можно было ожидать, контраст с Мэри Фиттон: не та, из-за кого страдают, а та, рядом с кем успокаиваются. Она разбирается в поэзии, и Шекспир любит ее еще и потому, что она любит его стихи, переставшие пользоваться большим успехом у публики. В их паре главная — именно Джен. Но это — счастье, от которого придется отказаться. Шекспир, к тому времени — мужчина около пятидесяти лет, думает, что после его возвращения в Стратфорд его настоящей — хотя тайной — семьей будут Джен и их сын. Но муж Джен (по совместительству — старый приятель Шекспира) узнает об их связи и вежливо приказывает Джен бросить любовника. Решение господина Давенанта по прозвищу Волк, как ни поверни, осуждению не подлежит. Беседовать с Шекспиром о театре — удовольствие, но не смириться же ради этого с ролью рогоносца? А кроме того, сын Джен Вильям так и будет считаться сыном ее мужа — и никакого скандала, что тоже к лучшему.
Джен ничего не остается, как сказать Шекспиру на прощанье: «Но помни — я тебя люблю и о тебе думаю»(С). Это простое и хорошее признание в любви. Но это и признание своего бессилия: конечно, утрата любимой женщины ранит Шекспира, а он уже болен, и, когда вскоре будет умирать в Стратфорде, Джен не будет рядом с ним и ее любовь его не спасет.
Но эти слова — также знак того, что этих людей объединяет любовь, а не поспешное развлечение.
В этой же новелле впервые появляется оставленная супруга, госпожа Анна Шекспир — почему новелла и названа в честь завещанной кровати. Изображение Анны также отличается от всех, встреченных мной до сих пор в художественной литературе, потому что здесь она и не демонизирована, и не идеализирована, и даже не представлена разумно как кто-то между этими крайностями. А представлена как персонаж парадоксальный: человек с грубыми манерами и нежным сердцем. Ее не любит муж, но должен полюбить читатель. Поскольку муж перед ней с очевидностью виноват, среди всех персонажей книги Анна вызывает наибольшую жалость. Когда-то она была некрасивой невестой, которую некий юноша соблазнил ради приданого. Потом — сварливой женой (сварливой от сознания того, что ее не любят). Сейчас, в старости, она значительно присмирела и, самое главное, продолжает трогательно любить мужа и страдает от его пренебрежения. Муж, чувствуя себя одиноким, считает свой ранний брак причиной этого одиночества и к жене относится разве что снисходительно.
Третье одиночество
Третья новелла «Королевский рескрипт» — наверное, лучшая из трех, но и самая печальная, потому что в ней переданы чувства конечности жизни и одиночества в семье. Шекспир медленно умирает от бронхиальной астмы; понятно, что сознание одиночества тоже приближает его конец. Его настоящая семья — оставшиеся в Лондоне актеры, которые иногда приезжают в гости, но это — уже прошлая его жизнь. Актеры получат главное наследство Шекспира — рукописи пьес, чтобы издать их собрание. Официальная же семья — как и ожидалось, чужда своему отцу семейства по духу (за исключением разве что юного племянника, также поэта), не проявляет понимания к этой его прошлой жизни, скандалит и ожидает, как он поступит с загадочным королевским письмом, обещающим большие привилегии.
Пожалуй, единственное, что мне не нравится в этой книге так, что об этом необходимо сказать — то, как в ней изображены дочери Шекспира. Как скупые стервы, интерес которых к отцу — всецело материальный. Сам он к ним относится не лучше, считая лишь деревенскими ведьмами. Я, конечно, могу предложить убедительное для себя объяснение, почему автор поступил так. Известные обвинения Шекспира в скупости нужно перевести на кого-то из членов его семьи; cам же он здесь изображен как человек щедрый. Нужно вызвать у читателя воспоминание о «Короле Лире»: роль Корделии в этой постановке достается жене, и то по воле автора, но не героя. И в предыдущей новелле в уста Джен вложено справедливости ради объяснение нелюбви дочерей к Шекспиру, которое должно вполне устроить читателя: как же может Шекспир ожидать, чтобы дочери как-то иначе, чем есть, к нему относились, если сам не выучил их даже грамоте? Но, по моему мнению, нападать на дочерей Шекспира — примерно то же, что нападать на жену Пушкина: хочешь продемонстрировать любовь и поэтому бьешь по «домашнему недругу» своего героя, как себе этого недруга представляешь, а попадаешь — по самому герою. Книга Ю. Домбровского оканчивается несколько измененной цитатой из источника, где говорится, что жена Шекспира просила похоронить ее вместе с ним. Эту цитату я нашла в другом месте без сокращения: согласно полному тексту, похоронить их с Шекспиром просили жена и дочки.
Как это в книге:
’’Старожилы рассказывают, что Анна Шекспир настойчиво просила похоронить ее в могиле мужа”. Дж. Роу, 1709(С)
Как это в источнике:
«Not one for feare of the curse abovesaid dare touch his grave-stone, tho his
wife and daughters did earnestly desire to be layd in the same grave with him».
«Не боясь вышеуказанного проклятия, запрещающего трогать его надгробие, его жена и дочери все же искренне желали, чтобы их положили в одну могилу с ним».
(Источник: Anecdotes respecting Shakespeare, from a little manuscript account of places in Warwickshire by a person named Dowdall, written in the year 1693. Я доставила себе удовольствие повредничать и проверила текст биографии Шекспира, написанной Николасом Роу и изданной в 1709 г.: сейчас сделать это легко. У Роу приводится текст надгробной надписи Шекспира, но нет упоминания о такой просьбе жены и дочек или одной жены).
В книге подчеркнуты конфликты художника с властью и церковью — что, может быть, кроме отношения Шекспира объясняется временем и местом написания этой книги. Джен знает Шекспира как «любимца двух королей и друга заговорщиков»(С) — из чего, естественно, следует, что королям его следует опасаться. В первой новелле, о мятеже Эссекса, само собой, сказано, что герой никогда не любил королеву Елизавету. Аргументы в пользу этого мнения известны, хотя Шекспир очень сильно раскручен в художественных произведениях и массовой культуре как «историческая пара» Елизаветы. Когда в третьей новелле появляется ненадолго маленькая внучка Шекспира, ее не называют по имени, а звали ее Елизаветой (могут быть разные причины, почему ее так звали — скорее всего, в честь крестной). В удаленных из книги, но опубликованных отдельно, главах королева изображена как отталкивающий персонаж. Новый король Иаков / Джеймс в третьей новелле предстает как воплощение глупой и надменной власти, берущейся без должных оснований поучать художника. Изображение Джеймса — что называется, очень характерный портрет носителя власти, который уверен, что искусство должно ему служить. Но хуже всего приходится преподобному Кроссу, приходскому священнику в Стратфорде-на-Эйвоне. Преподобный Кросс в этой книге не только защищает авторитет учреждения, которое представляет (чего следовало от него ожидать), но и выражает, так сказать, мещанский — самодовольный и поверхностный — взгляд на искусство вообще и Шекспира в частности. Взгляд преподобного Кросса нужен тогда, когда нужно показать, что Шекспир — грешник (это мы знали, но нас интересует, что он — кроме грешника). Взгляд на преподобного Кросса требуется, чтобы показать недостаточно компетентного судью творчества героя.
Из других персонажей книги должен быть назван Ричардж Бербедж. Он появляется в первой новелле и в третьей. В первой новелле его можно считать «комическим двойником» главного героя. На сцене Бербедж — великий трагик, а в жизни попадает в смешную — вернее, насмешливую — ситуацию из-за неудачного романа. Но тут же показано, что он — верный друг и не злопамятен. В третьей новелле он навещает Шекспира в Стратфорде и еще раз доказывает, что он — верный друг.
Главный герой
Что же до изображения самого Шекспира, то он в каждой из трех новелл — разный. Это объясняется не только тем, что время проходит, но и тем, чьи глаза на героя смотрят и рядом с кем он показан. В первой новелле, где он моложе, чем в двух последующих, вид у него самый величественный.
«Шекспир шел быстро, но не намного все-таки быстрее, чем обычно. И по привычке всех высоких прямых людей, голову держал так высоко и прямо, что со стороны казалось — он идет и пристально всматривается в даль. Но всматриваться было не во что».(С)
» Как быстро и решительно вошел он в комнату! Какой ветер поднялся от него, когда он хлопнул дверью! Даже пламя свечи заколебалось и чуть не погасло. Как полный хозяин, как будто тысячу раз он был тут, подошел он к стулу, — раз! Сбросил плащ. Раз! Отцепил шпагу и швырнул ее на постель. Раз! Подошел, внимательно посмотрел на этот ужасный полог и рванул его так, что он затрещал и порвался, и пинком отбросил в угол».(С)
«Как он был прям, когда смотрел на нее! Какая беспощадность, отточенность всех движений, невероятная ясность существования сквозили в каждом его жесте. Та ясность, которой так не хватало ей в ее путаной, чадной жизни.» (С) (Это смотрит Мэри Фиттон, которая рада, что к ней на свидание неожиданно явился ранее отставленный ею Шекспир).
«Он шел по улицам Лондона, зеленый от лунного света, тяжелый, усталый, но весь полный самим собой. Он торопился скорее добраться до стола, чернил и бумаги.»
Во второй новелле, более, чем через десять лет, стареющий Шекспир делается куда более суетлив. Он уже поражен болезнью, столкнулся с изменением театральных вкусов, лишающим его успеха, и тянется к тому счастью, которое у него еще осталось — последней любви. Предыдущая новелла оканчивалась тем, что он уходил от любовницы — в этой он скачет сломя голову, чтобы увидеть другую любовницу, последнюю.
«В это время с последними каплями дождя и влетел в ворота трактира ’’Золотая корона” веселый всадник. Он был высок, плечист и осанист. На нем был зеленый дорожный плащ, сапоги с фигурными шпорами, на боку дворянская шпага. И конь и всадник сильно устали, оба были в поту и грязи, но ни тот, ни другой не вешали голову.» (С)
Добродетельный священник Кросс в Стратфорде видит в Шекспире «молодящегося хлыща» (C). Шекспир в этой новелле подчеркнуто много болтает, но это он пытается обмануть бдительность мужа Давенанта, да и сам отвлечься от своей боли. В этой новелле у него — приступ сознания собственной слабости, с которой он уже не может справиться.
В третьей новелле Шекспир — больной, знающий, что умирает, и думающий об уходящей жизни как о сне. Веселые попойки с приезжими друзьями сменяются у него приступами болезни, читать о которых, конечно, тяжело. Но в этой новелле появляется Шекспир, наблюдающий на прощанье природу родных мест:
«А сад возле дома ему все равно нравился, он любил зиму: ранний пушистый снег, мягкую, нежную порошу, кисти на вязах и белые колокола на елочках. Любил весну, ее грязь и ростепель, бурые ручьи. Стайки белых бабочек обсели лужу, колодец в плюще и около него желтовато-зеленые, хрупкие и липкие стебельки, — он знал: летом здесь сомкнутся ряды лилово-багровых, таинственно сизых и крапчатых, как щука, меченосцев, и они совсем скроют колодец, а когда колодец засквозит вновь, то будет уже осень, и все эти ирисы, лилии, нарциссы согнутся, пожелтеют и повянут; с деревьев посыплется листва, и весь колодец — вся черная вода его — усеется багровыми и красными корабликами. Раньше он любил в такую пору стоять над прудом и смотреть, как их гонит ветер, но сейчас он знал —• этого уже не увидать. Осень не для таких, как он. Но вот на эту весну и даже на лето он еще надеялся».(С)
Если читателю понравится такое описание, он может подумать: вот ты сольешься с этим миром и, значит, не совсем умрешь. А сколько людей еще будут приходить к тебе …
Общий вывод
Так как я привыкла все сравнивать, подумала что «Смуглая леди. Три новеллы о Шекспире» с точки зрения композиции и системы образов несколько напоминает «Каменного гостя» Пушкина. Мэри Фиттон — это здешняя Лаура: «смуглая леди» вообще довольно легко ассоциируется с пушкинской Лаурой. Граф Эссекс — вроде дона Карлоса, у трупа которого Лаура и Гуан предаются страсти (потому что в первой новелле Мэри Фиттон и Шекспир предаются страсти во время мятежа, после которого Эссекса казнят). Джен Давенант — здешняя донна Анна, а Давенант-муж выступает в роли статуи Командора. Таким образом, как и в «Каменном госте», для героя именно любовь к добродетельной возлюбленной, которая могла бы быть спасением, неожиданно оказывается последним шагом к гибели. У Анны Шекспир такая роль, какой в «Каменном госте» нет: она — и источник прежних бед героя (по его мнению), и последний заботящийся о нем с любовью человек.
В меру эрудиции я отловила в этой книге несколько художественных вольностей разной величины. Но для определения впечатления от нее они — не главное, тем более, что причины некоторых из них я, как оказалось, могу объяснить, подумав. Всем, кто интересуется главным героем этой книги, стоит ее прочитать. Если книга и не вызовет полного восторга, то запомнится; очень может быть, что понравится.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1011662
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 23.04.2024
Источник оригинала: сайт Luminarium.
Оригинал:
Sir Thomas Wyatt, the Elder
(1503-1542)
THE LOVER TAUGHT, MISTRUSTETH
ALLUREMENTS.
IT may be good, like it who list ;
But I do doubt : who can me blame ?
For oft assured, yet have I mist ;
And now again I fear the same.
The words, that from your mouth last came,
Of sudden change, make me aghast ;
For dread to fall, I stand not fast.
Alas, I tread an endless maze,
That seek t' accord two contraries :
And hope thus still, and nothing hase,
Imprisoned in liberties :
As one unheard, and still that cries ;
Always thirsty, and naught doth taste ;
For dread to fall, I stand not fast.
Assured, I doubt I be not sure ;
Should I then trust unto such surety ;
That oft have put the proof in ure,
And never yet have found it trusty ?
Nay, sir, in faith, it were great folly :
And yet my life thus do I waste ;
For dread to fall, I stand not fast.
Мой перевод:
Сэр Томас Уайет (1503-1542)
Влюбленный, наученный опытом, не доверяет соблазнам
Надежда есть - иной ликует,
Но сдержан я. Как объяснюсь?
Она сулит, но не дарует -
Поверить ей не тороплюсь.
Услышав милой "да", страшусь,
Что вновь она шутить взялась.
Не брошусь к ней - чтоб не упасть.
Путем, где выход скрыт, иду.
Противоречия связали:
Уже отчаявшись, я жду,
Невольник, хоть свободу дали.
Кричу я, раз не услыхали,
Все жажду - мне б вода нашлась...
Не брошусь к ней - чтоб не упасть.
Пусть уверяет - верю меньше,
И как такой мне доверять?
Ведь нрав ее узнал я прежде, -
Hе здесь надежности искать,
И все ж согласен продолжать.
Жду зря, но жду, не отвратясь...
Не брошусь к ней - чтоб не упасть.
Перевод 04.04.2021
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1011514
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 21.04.2024
Прогулянка на зле місце
Уже давно минулий день із життя, який захотілося увічнити
Пізня весна гріла і починала палити.
У інституті стояла пауза перед сесією, коли семінари за семестр уже завершено, а сесія ще не почалась. Семінарист, аспірант, у якого була ще гарна робота, в светрі і, хоча був молодий, з невеликою лисиною, оголосив результати й відпустив групу: затримуватись не було чого.
Три дівчини з цієї групи з нічого робити пішли разом гуляти. Одна з них навчалася на «відмінно» і того дня була одягнена в довгу спідницю. Інша не лише навчалася на «відмінно», але й любила фантазувати; того дня на ній були джинси. Обидві вони вважали себе розумними і поки що обґрунтовано. Третя приїхала з могутньої східної країни; дві перші дружили з нею з цікавості.
Утрьох вони вийшли з будівлі інституту, схожої на великого білого птаха без голови та з розкинутими крильми. По крилах у три ряди протяглися вікна; кам’яному птаху вони служили замість очей.
Дівчата вийшли за браму, сіли до тролейбусу і проїхали три зупинки у бік телевежі. Вийшли з тролейбусу і пішли у світлий зелений парк.
Декілька життів тривали тут, кожне – по своєму. Баби повзали по землі, збираючи трави у мішки з наволок для подушок. Присутність цих бабів нагадувала про назву парку. Молода сім’я також вийшла з тролейбуса. Дівчинка років п’яти радісно кинулася до центру парку; спокійні батьки прямували за нею.
Великий корабель зводився на галявині посеред парку; щоглу його було складено з бронзових людських фігур. На вершині щогли мати схилилася над дитиною, нижче інша жінка заломила над головою руки, попереду всіх стояв мужній чоловік, готовий, та безсилий їх захистити. Здавалося, що корабель нерухомий, але насправді він плив крізь десятиліття.
Позичальник і жадібний злодій колись особливо лютував тут.
Три дівчини зупинились перед кораблем і помовчали, тому що треба було помовчати. Потім дві перші захотіли ще раз показати, які вони розумні.
- У нас у старших класах – сказала розумниця, - був цікавий вчитель літератури. І він якось задав нам питання: «Якби Ромео і Джульєтта лишилися живі, як вони жили б разом?»
- - А!- підхопила фантазерка, - Я знаю це питання. Він, мабуть, хотів відповіді, що вони не були б щасливі.
- - Може й так. Вони були юні й надто мало знали один одного. Рання смерть, можливо, врятувала їх від більшого й довшого страждання.
- - Та їх має бути жаль. Читач має вірити в їх щастя, щоб жаліти їх. Вони жили б довго, і в них була б чудова сім’я.
- - Хотілося б, щоб так. Та загальні життєві закономірності…
- - До чого тут загальні закономірності, якщо кожна людина унікальна?
-
Гостя не брала участі в розмові; вона просто раділа сонячному дню і компанії.
- Корабель не чув дівчат, оточений стіною із застиглого крику болю й кільцем з численних почтивих хвилин мовчання. Мати продовжувала сидіти, схилившись над дитиною. Ті, про кого говорили дівчата, теж пливли на цьому кораблі, та серед багатьох, надто багатьох інших тіней.
- Дівчата вийшли з парку й пішли повз нього пішки до інституту. Білі квіти падали з дерев, плуталися у волоссі й вкривали дорогу. Повітря весни було повне тепла й солодощів, і хотілося лише повільно йти вперед.
21.03.2024. Переклад 20.04.2024
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1011429
рубрика: Проза, Лірика кохання
дата поступления 20.04.2024
Sir Thomas Wyatt HE is not dead, that sometime had a fall український переклад
Оригінал:
Sir Thomas Wyatt (Wyat)
THE LOVER HOPETH OF BETTER CHANCE.
HE is not dead, that sometime had a fall,
The sun returns, that hid was under cloud,
And when fortune hath spit out all her gall,
I trust good luck to me shall be allowed :
For I have seen a ship in haven fall,
After that storm hath broke both mast and shroud ;
The willowe eke, that stoopeth with the wind,
Doth rise again, and greater wood doth bind.
Мій український переклад.
Сер Томас Ваєт (Ваєтт)
Закоханий сподівається на щасливу зміну
Не мертвий той, хто впав колись, та встав,
Навічно хмара сонця не ховала,
У долі жовч скінчиться, хто не знав,
Я вірю в це, щоб щастя відшукало.
Траплялось: корабель в порту пристав,
Хоч буря йому щоглу і зламала.
Схиляється верба, як змусить вітер,
Та випрямляється з міцнішим віттям.
Переклад 18.04.2024
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1011425
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 20.04.2024
Оригінал:
Sir Thomas Wyatt (Wyat)
THAT HOPE UNSATISFIED IS TO THE
LOVER’S HEART AS A PROLONGED DEATH.
I ABIDE, and abide ; and better abide,
After the old proverb the happy day
And ever my Lady to me doth say,
‘ Let me alone, and I will provide.’
I abide, and abide, and tarry the tide,
And with abiding speed well ye may.
Thus do I abide I wot alway,
N’ other obtaining, nor yet denied.
Aye me ! this long abiding
Seemeth to me, as who sayeth
A prolonging of a dying death,
Or a refusing of a desired thing.
Much were it better for to be plain,
Than to say, ‘Abide,’ and yet not obtain.
Мій український переклад.
Сер Томас Ваєтт (Ваєт)
Нездійснена надія – все одно, що тривале вмирання для серця закоханого
Як терпів, так терплю, все терплю я ,
Чекаю, щоб день щасливий настав.
Часто від любої пані чував:
«Забудь – й нагородить милість моя».
Терплю все, подібний до корабля,
Який би з припливом порт полишав,
Та треба, боюсь, щоб я вічно чекав:
Вона й не згодна, й не відмовля.
Лихо мені! Терпіння оце
Нагадує, як почав я вважать,
Вмирання, якому ще довго тривать,
Чи наш розрив: я нелюбий, і все.
Краще б буть щирим зі станом моїм,
Ніж казать «Потерпи» і лишатись ні з чим.
Переклад 18.04.2024
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1011375
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 19.04.2024
Sir Thomas Wyatt UNSTABLE dream, according to the place український переклад
Оригінал:
THE LOVER HAVING DREAMED ENJOYING
OF HIS LOVE, COMPLAINETH THAT THE DREAM
IS NOT EITHER LONGER OR TRUER.
UNSTABLE dream, according to the place,
Be steadfast once, or else at least be true :
By tasted sweetness make me not to rue
The sudden loss of thy false fained grace.
By good respect, in such a dangerous case,
Thou broughtest not her into these tossing seas ;
But madest my sprite to live my care t’ encrease,
My body in tempest her delight t’embrace.
The body dead, the spirit had his desire ;
Painless was th’ one, the other in delight.
Why then, alas, did it not keep it right,
But thus return to leap in to the fire ;
And where it was at wish, could not remain?
Such mocks of dreams do turn to deadly pain.
Мій український переклад.
Сер Томас Ваєт (Ваєтт)
Закоханий, який уві сні бачив насолоду зі своєю коханою, скаржиться, що сон не довший або не правдивіший
Зрадливий сне, грайливий, мов моря,
Прошу, чи зупинися, чи здійснися:
На відчай, щастя, не перетворися,
Уявна втіха хай не йде моя!
Була твоя обачна течія,
Від хвиль скакання милу врятував ти,
Мені ж видіння дивне вмів послати:
У люту бурю милу пестив я.
Плоть мертва, дух чого бажав, те має,
Одна – без болю, інший же радів,
Та нащо ж ти усе це припинив?
Я пробудивсь – мов до вогню стрибаю.
Чому б життя видінню не дозволить?
Такі снів жарти біль смертельний творять.
Переклад 18.04.2024
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1011374
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 19.04.2024
Виявилося, що сер Томас Ваєт українською перекладений мало, тому я спробувала перекласти ще декілька його віршів, які раніше перекладала російською.
Оригінал:
LOVER SHOWETH HOW HE IS FORSAKEN OF SUCH AS HE SOMETIME
ENJOYED
THEY flee from me, that sometime did me seek,
With naked foot stalking within my chamber :
Once have I seen them gentle, tame, and meek,
That now are wild, and do not once remember,
That sometime they have put themselves in danger
To take bread at my hand ; and now they range
Busily seeking in continual change.
Thanked be Fortune, it hath been otherwise
Twenty times better ; but once especial,
In thin array, after a pleasant guise,
When her loose gown did from her shoulders fall,
And she me caught in her arms long and small,
And therewithal sweetly did me kiss,
And softly said, ‘ Dear heart, how like you this ?’
It was no dream ; for I lay broad awaking :
But all is turn’d now through my gentleness,
Into a bitter fashion of forsaking ;
And I have leave to go of her goodness ;
And she also to use new fangleness.
But since that I unkindly so am served :
How like you this, what hath she now deserved ?
Мій український переклад:
Закоханий розповідає, що залишений тією, з ким колись насолоджувався
Тепер – від мене навтьоки, раніше ж
Босноіж крадькома до мене йшли.
Тепер – у гніві, та в смиренні тих же
Я пам’ятаю. А вони змогли
Забуть, що небезпеку прийняли,
Щоб з рук моїх брать хліб. Чужі вже нині,
Мінятись люблять, тож шукають зміни.
Та пригадаю, що було й інакше,
Ти, доле, тішити мене могла!
Як сукня її впала, я побачив,
Вона, в тонкім убранні, підійшла
І ручки простягла, і обняла…
І був її цілунок ніжний, довгий,
І запитала: що ж, чи до вподоби?
Сном не було це, бо тоді не спав я.
Та за добро зневагу я пізнав,
Розлуки час прийшов за догоджанням.
Мене не кличуть – отже, вільний став,
Вона теж вільна – для нових забав,
Та, як жорстока з вірністю моєю,
То до вподоби знать: що буде з нею?
Переклад 14 квітня 2024
Оригінал:
Innocentia Veritas Viat Fides
Circumdederunt me inimici mei
by Sir Thomas Wyatt, the Elder
Who list his wealth and ease retain,
Himself let him unknown contain.
Press not too fast in at that gate
Where the return stands by disdain,
For sure, circa Regna tonat.
The high mountains are blasted oft
When the low valley is mild and soft.
Fortune with Health stands at debate.
The fall is grievous from aloft.
And sure, circa Regna tonat.
These bloody days have broken my heart.
My lust, my youth did them depart,
And blind desire of estate.
Who hastes to climb seeks to revert.
Of truth, circa Regna tonat.
The bell tower showed me such sight
That in my head sticks day and night.
There did I learn out of a grate,
For all favour, glory, or might,
That yet circa Regna tonat.
By proof, I say, there did I learn:
Wit helpeth not defence too yerne,
Of innocency to plead or prate.
Bear low, therefore, give God the stern,
For sure, circa Regna tonat.
Мій український переклад:
Невинуватість Істина Ваєт Віра
Вороги душу мою захопили
Хто хоче жити без печалі,
Від двору хай живе подалі.
Не треба у ту браму битись,
Відкіль з презирством проводжали,
Бо блискавку здійняв володар.
Як гору ураган терзає,
Долина мир і щастя знає,
Здоров’ю – з успіхом сваритись,
Падіння з висоти вбиває,
Бо блискавку здійняв володар.
В дні лиха знов я народився,
І з молодістю розлучився,
Відзнаками вже не гордитись.
Впаде, хто підвестись спромігся.
Так, блискавку здійняв володар.
Я з вежі Дзвону щось побачив,
Від чого дні і ночі плачу,
За гратами я зміг навчитись:
Успішний – це вразливий радше,
Бо блискавку здійняв володар.
Мені серед страждань відкрито:
Коли невинуватість бито,
То розумом – не захиститись.
Будь скромний, Бог – суддя неситим,
Бо блискавку здійняв володар.
Переклад 14 квітня 2024.
Оригінал:
THE LOVER TAUGHT, MISTRUSTETH
ALLUREMENTS.
IT may be good, like it who list ;
But I do doubt : who can me blame ?
For oft assured, yet have I mist ;
And now again I fear the same.
The words, that from your mouth last came,
Of sudden change, make me aghast ;
For dread to fall, I stand not fast.
Alas, I tread an endless maze,
That seek t’ accord two contraries :
And hope thus still, and nothing hase,
Imprisoned in liberties :
As one unheard, and still that cries ;
Always thirsty, and naught doth taste ;
For dread to fall, I stand not fast.
Assured, I doubt I be not sure ;
Should I then trust unto such surety ;
That oft have put the proof in ure,
And never yet have found it trusty ?
Nay, sir, in faith, it were great folly :
And yet my life thus do I waste ;
For dread to fall, I stand not fast.
Мій український переклад:
Закоханий, навчений досвідом, не довіряє cпокусам
Надія є, і хтось щасливий,
Я ж стриманий. Хто б засудив?
Хоч обіцяли, не здійснили,
І знов того ж я б не хотів.
Стурбований від ваших слів,
Щоб переміни я не взнав;
Не поспішаю – щоб не впав.
Шляхом, де вихід скрито, йду,
Двох протилежних зичу згоди.
Я, відчай знаючи, все ж жду,
Невільник, хоч дали свободу.
Кричу – та чути не завгодно.
Я спраги геть не вгамував;
Не поспішаю – щоб не впав.
Хоч запевняють – вірю менше
І як тут довіряти б міг?
Надійність випробував спершу
І розчаровуватись звик.
Ні, це поводження дурних,
Та я так жить не припиняв;
Не поспішаю – щоб не впав.
Переклад 15.04.2024
Оригінал:
The Courtier’s Life.
In court to serve decked with fresh array,
Of sug’red meats feeling the sweet repast:
The life in banquets, and sundry kinds of play,
Amid the press of lordly looks to waste,
Hath with it join’d oft times such bitter taste.
That who so joys such kind of life to hold,
In prison joys fett’red with chains of gold.
Мій український переклад:
На життя придворного
Служити при дворі – це наряджатись,
Чимало страв солодких куштувать,
Cвятами жити і до гри вдаватись,
Очей, що розчавили б, уникать.
Буває гірко так це відчувать…
Хто в щасті тут – щасливі в’язні ті,
Бо ланцюги вдягнули золоті.
Переклад 15.04.2024
Оригінал:
OF DISSEMBLING WORDS.
THROUGHOUT the world if it were sought,
Fair words enough a man shall find ;
They be good cheap, they cost right
nought,
Their substance is but only wind ;
But well to say and so to mean,
That sweet accord is seldom seen.
Мій український переклад:
Про нещирі слова
Світ повний слів. Як гарне доведеться
Шукати – знайдеш як захочеш лиш,
Та їх багатство даром роздається,
Бо зміст його – це вітер і не більш.
Та поєднання рідкісне, чудове,
Коли є слово добре з сенсом добрим.
Переклад 15.04.2024
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1011219
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 17.04.2024
Н. Нoward, the Earl of Surrey Lady Surrey’s Lament for Her Absent Lord український переклад
Оригінал:
COMPLAINT OF THE ABSENCE OF HER LOVER,
BEING UPON THE SEA [Lady Surrey’s Lament for Her Absent Lord]
GOOD ladies ! ye that have your pleasure in exile,
Step in your foot, come, take a place, and mourn with me awhile :
And such as by their lords do set but little price,
Let them sit still, it skills them not what chance come on the dice.
But ye whom Love hath bound, by order of desire,
To love your Lords, whose good deserts none other would require ;
Come ye yet once again, and set your foot by mine,
Whose woful plight, and sorrows great, no tongue may well define.
My love and lord, alas ! in whom consists my wealth,
Hath fortune sent to pass the seas, in hazard of his health.
Whom I was wont t’embrace with well contented mind,
Is now amid the foaming floods at pleasure of the wind.
There God will him preserve, and soon him home me send ;
Without which hope my life, alas ! were shortly at an end.
Whose absence yet, although my hope doth tell me plain,
With short return he comes anon, yet ceaseth not my pain.
The fearful dreams I have ofttimes do grieve me so,
That when I wake, I lie in doubt, where they be true or no.
Sometime the roaring seas, me seems, do grow so high,
That my dear Lord, ay me ! alas ! methinks I see him die.
And other time the same, doth tell me he is come,
And playing, where I shall him find, with his fair little son.
So forth I go apace to see that liefsome sight,
And with a kiss, methinks I say, ‘ Welcome, my Lord, my knight ;
Welcome, my sweet ; alas ! the stay of my welfare ;
Thy presence bringeth forth a truce betwixt me and my care.’
Then lively doth he look, and salueth me again,
And saith, ‘ My dear, how is it now that you have all this pain ?’
Wherewith the heavy cares, that heap’d are in my breast,
Break forth and me dischargen clean, of all my huge unrest.
But when I me awake, and find it but a dream,
The anguish of my former woe beginneth more extreme ;
And me tormenteth so that unneath may I find
Some hidden place, wherein to slake the gnawing of my mind.
Thus every way you see, with absence how I burn ;
And for my wound no cure I find, but hope of good return :
Save when I think, by sour how sweet is felt the more,
It doth abate some of my pains, that I abode before.
And then unto myself I say : ‘ When we shall meet,
But little while shall seem this pain ; the joy shall be so sweet.’
Ye winds, I you conjure, in chiefest of your rage,
That ye my Lord me safely send, my sorrows to assuage.
And that I may not long abide in this excess,
Do your good will to cure a wight, that liveth in distress.
Мій український переклад:
Генрі Говард, граф Саррі
[Плач леді Саррі за відсутнім чоловіком]
Любі подруги мої, чия любов за морем ,
Ви прийдіть до мене, й спільно виплачемо горе.
Запросить жінок байдужих нині не бажаю.
Хай вони спокійні будуть: не ворожать, знаю.
Та коли тебе прихильність чи то звичай давній
Спонукають берегти до одного кохання,
То приходь, і я з тобою спільно погорюю,
Скудним словом тобі долю розповім лихую.
Пан коханий мій, моє безцінне володіння,
В морі нині: підкорився долі повелінню.
Той, кого я досі в щасті ніжно милувала,
Нині – іграшка для вітру і для хвиль забава.
Захистить його Господь і в рідний край поверне,
Не було б на це надії, – вмерла б я, напевно.
Та хоча надія каже: «Має повернутись!»,
Як розлука ще триває, й муці не минутись.
Злі, дурні без перестанку сни мене тривожать,
Страх гнітить мене: чи сталось це, чи статись може?
То насниться мені море, що вали здіймає,
І я бачу: чоловік мій в морі смерть стрічає.
А буває інший ще обман, солодкий надто:
Вдома чоловік, з синочком граються завзято.
Я тоді до них, щаслива і спокійна, вийду:
«Із поверненням, коханий! Я радію нині.
Так мені було без тебе тяжко, так погано,
Та тепер, коли ти – поряд, сумувать не стану».
Посміхнеться він мені тоді й руки торкнеться:
«Звідкіля, моя кохана, цей твій біль береться?»
І тягар, що був безжально створений нудьгою,
Виллється назовні весь, і буду знов легкою.
«Сон» – скажу, коли прокинусь, я недобре слово,
І нудьга сильніша прийде, і страждаю знову,
І шукаю я насилу, де б мені укритись,
Щоб від болю, що триває, якось захиститись.
Так мене розлука злая спалює без жалю,
Сподіваючись на зустріч лиш, рятунок маю.
Не могли б ми страв солодких цінувать без солі –
З тим чиню я кращий спротив навісному болю.
Я кажу собі: «Як буде зустріч – все здолає,
Нам тоді засяє радість, тьма печаль сховає».
Заклинаю вас, вітри, найшвидше схаменутись!
Дайте милому до мене в мирі повернутись!
Будьте благом ви, вітри, і біг його спрямуйте,
А життя моє від муки ждать його врятуйте!
Переклад 15.04.2024
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1011070
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 15.04.2024
Неnry Howard, the Еarl of Surrey DESCRIPTION OF SPRING український переклад
Оригінал:
Неnry Howard, the earl of Surrey
DESCRIPTION OF SPRING,
WHEREIN EVERY THING RENEWS, SAVE ONLY THE LOVER
THE soote season, that bud and bloom forth brings,
With green hath clad the hill and eke the vale:
The nightingale with feathers new she sings;
The turtle to her make hath told her tale.
Summer is come, for every spray now springs:
The hart hath hung his old head on the pale;
The buck in brake his winter coat he flings;
The fishes flete with new repair;d scale.
The adder all her slough away she slings;
The swift swallow pursueth the flies smale;
The busy bee her honey now she mings;
Winter is worn that was the flowers’ bale.
And thus I see among these pleasant things
Each care decays, and yet my sorrow springs.
Мій український переклад.
Генрі Говард, граф Саррі
Опис весни,
коли оновлюється все, крім закоханого
Пора приємна, добрі дні ясні,
Вже зелень діл і пагорб покриває,
І пір’я вже нове на солов’ї,
Голубка голубу любов вручає.
Все квітне, квіт – на кожному пруті,
Корону красень олень полишає,
У звірів в лісі шуби вже не ті,
І риба в річці теж луску міняє.
Гадюці – геть зі шкіри на землі,
І в небі легко ластівка літає.
Бджола дбайлива робить мед в теплі.
Зима вже зникла, квітів не лякає.
Усі печалі в дні оці нові
Зів’яли, та мої іще живі.
Переклад 15.04.2024
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1011067
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 15.04.2024
Перекладати дуже просто, тому, мабуть, хтось це вже зробив. Та я з іншими, які, можливо, існують, перекладами не порівнювала .
Оригинал:
Собирались наскоро,
обнимались ласково,
пели, балагурили,
пили и курили.
День прошел — как не было.
Не поговорили.
Виделись, не виделись,
ни за что обиделись,
помирились, встретились,
шуму натворили.
Год прошел — как не было.
Не поговорили.
Так и жили — наскоро,
и дружили наскоро,
не жалея тратили,
не скупясь дарили.
Жизнь прошла — как не было.
Не поговорили.
Мій український переклад.
Юрій Левитанський
Нашвидку збиралися,
Ніжно обіймалися,
Співали, балакали,
Пили та палили.
День минув – як не було.
Не поговорили.
Бачились, не бачились,
Ні за що образились,
Замирились, стрілися,
Галас учинили.
Рік минув — як не було.
Не поговорили.
Так і жили – нашвидку,
І дружили нашвидку,
Не жаліли витрачать,
Дарувать любили.
І життя – як не було.
Не поговорили.
Переклад 13.04.2024
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1010898
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 13.04.2024
То тянемся к нему, тщеславья ради,
А то из самомнения браним.
То прочным образцом провозгласим,
Ему в лицо как памятнику глядя.
Желаем доли мы в его награде
И в скупости, бывает, обвиним.
Устав от современного, бежим
Спасения искать в его ограде.
А вот он, здесь, – с неверными словами,
С нелепыми делами, что свершал,
Как и с другими: тем – не затеряться.
И в верном, и в ошибках – жив он с нами.
Забавно так – разрушить идеал,
Страшнее без опоры оставаться.
21.07.2018
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1010878
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 13.04.2024
Любитель — это тот, кто легкомыслен,
А почитатель — тот, кто чтить умеет.
Опять забавная игра со смыслом,
В которой схожесть разного — виднее.
Заманчиво значениям — смешаться:
На самом деле может пригодиться
Любителю — в почтении признаться,
А почитателю — любить учиться.
25.06.2018
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1010834
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 12.04.2024
Болтушка
Ей известно много мелочей:
Недоволен кто женой своей
Был из ренессансных королей;
О героях, фильмах прошлых дней.
И когда ей нужно объяснять
Курсу правила, как заключать
Договор и как его читать, —
Мелочи захочет добавлять.
Кто любил, шедевр кто сотворил,
Воевал кто, мир кто защитил,
Кто проказами известен был…
Курс пока что темы не забыл?
Это хитростью зовет она.
Странность, мелочь лишняя — важна.
Тема, что на первый взгляд скучна,
Мелочью живой объяснена.
21.06.2018
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1010833
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 12.04.2024
Виявляється, що знаменитий вірш сера Філіпа Сідні "My true love hath my heart, and I have his" існує ще й в формі сонета, в тексті самого йогого роману "Аркадія". Я цього раніше не знала, тому спробувала перекласти ще й цей сонет.
Оригінал:
Sir Philip Sidney
My true love hath my heart, and I have his,
By just exchange, one for the other giv’n:
I hold his dear, and mine he cannot miss;
There never was a bargain better driv’n.
His heart in me, keeps me and him in one,
My heart in him, his thoughts and senses guide:
He loves my heart, for once it was his own,
I cherish his, because in me it bides.
His heart his wound received from my sight:
My heart was wounded with his wounded heart,
For as from me, on him his hurt did light;
So still me thought in me his heart did smart:
Both equal hurt, in this change sought our bliss,
My true love hath my heart, and I have his.
Мій український переклад:
Серце милого я маю, він – моє:
Одне на інше чесно обміняли.
Cерце милого пильную, він – моє:
Угоди кращої іще не знали.
Любе серце в мене – в'яже нас в одне,
І служить любому моє дороговказом.
Він моє так любить серце, як своє,
Його я серце бережу – щоб бути разом.
Він мене побачив – в серці рану мав,
А я від цього рану в серці теж дістала.
Він від мене болю майже не зазнав,
Його же серце сильно у мені страждало.
Так у болі нашім спільнім щастя є,
Серце милого я маю, він – моє.
Переклад 09.04.2024
[url="https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=998922"]Переклад варіанта не у формі сонета.[/url]
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1010729
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 11.04.2024
Источник оригинала: ‘Ancient poems, ballads and songs of the peasantry of England’, edited by Robert Bell. London: John W. Parker and Son West Strand, 1857. P.72
King James I and the Tinkler
And now to be brief, let us pass over the rest
Who seldom or never were given to jest
And come to King Jamie, the first of our throne,
A pleasanter monarch sure never was known.
As he was a-hunting the swift fallow deer,
He dropped all his nobles, and when he got clear
In hope of some pastime away he did ride,
Till he came to an alehouse hard by the wood-side.
And there with a tinkler he happened to meet,
And him in kind sort he so friendly did greet:
«Pray thee, good fellow, what hast in thy jug,
Which under thy arm thou dost lovingly hug?»
«By the mass!» quoth the tinkler, «its nappy brown ale.
And for to drink to thee, friend, I will not fail;
For although thy jacket looks gallant and fine,
I think that my twopence as good is as thine.»
«By my soul! honest fellow, the truth thou hast spoke!»
And straight he sat down with the tinkler to joke;
They drank to the King and they pledge to each other.
Who’d seen ’em had thought they were brother and brother.
As they were a-drinking the King pleased to say,
«What news, honest fellow? come tell me, I pray.»
«There’s nothing of news, beyond that I hear
The King’s on the border, a-chasing the deer.
And truly I wish I so happy may be
Whilst he is a-hunting the King I might see,
For although I have travelled the land many ways.
I never have yet seen a King in my days.»
The King with a hearty brisk laughter replied
«I tell thee, good fellow, if thou canst but ride
Thou shall get up behind me, and I will thee bring
To the presence of Jamie, thy sovereign King.»
«But he’ll be surrounded with nobles so gay,
And how shall we tell him from them, sir, I pray?»
«Thou’lt easily ken him when once thou art there;
The King will be covered, his nobles all bare.»
He got up behind him and likewise his sack,
His budget of leather and tools at his back;
They rode till they came to the merry greenwood,
His nobles came round him, bareheaded they stood.
The tinkler then seeing so many appear
He slily did whisper the King in his ear:
Saying «They’re all clothed so gloriously gay,
But which among them is the King, sir, I pray?»
They King did with hearty good laughter reply
«By my soul, my good fellow, it’s thou or it’s I!
The rest are bareheaded, uncovered all round» —
With his bag and his budget he fell to the ground.
Like one that was frightened quite out of his wits,
Then on his knees he instantly gets,
Beseeching for mercy; the King to him said,
«Thou art a good fellow, so be not afraid.
Come, tell me thy name!» «I am John of the Dale,
A mender of kettles, a lover of ale.»
«Rise up, Sir John, I will honour thee here, —
I make thee a knight of three thousand a year!»
This was a good thing for the tinkler indeed;
Then unto the Court he was sent for with speed,
Where great store of pleasure and pastime was seen
In the royal presence of King and a Queen.
Sir John of the Dale he has land, he has fee,
At the court of the King who so happy as he?
Yet still in his hall hangs the tinkler’s old sack
And the budget of tools which he bore at his back.
Король Иаков I и медник
Ну что же, друзья, песню с сути начнем:
Суровых, брюзгливых мы в ней обойдем,
А песни герой — Яков Первый-король,
Такой весельчак вряд ли будет другой.
Однажды оленя он по лесу гнал —
Ища перемен, свиту он отпускал.
Забаву себе повстречать норовит…
Глядит: у опушки пивнушка стоит.
В пивной за столом — только медник один.
Сидит, обнимая с любовью кувшин.
Король: «Друг, привет! Что за лакомство здесь,
Что предан ему откровенно ты весь?»
«Эль темный — отрада, клянусь головой!
Коль хочешь попробовать, выпьем с тобой.
Не брезгуй: пускай твой богаче наряд —
Чтоб эля налить, я довольно богат.
«Ты прав. Что же, выпьем!» — и сели вдвоем,
И за короля медник пьет с королем.
И скоро сказал бы увидевший их,
Что видел за кружкой двух братьев родных.
Стал медников друг вызнавать у него:
«Живется здесь как? Не хватает чего?»
«Да так, помаленьку… Я нынче слыхал,
Что край наш король для охоты избрал.
Признаюсь тебе — другу можно сказать —
Я б страсть как хотел короля повидать.
Дороги топтал, мне знакома земля,
Я многих встречал — не встречал короля».
И в смех собеседник: «За труд не сочту
Сегодня твою я исполнить мечту.
Езжай-ка со мною, и я провожу,
Со свитой тебе короля покажу».
«Но как я узнаю его меж господ?
Ведь в золоте все…Кто же их разберет?»
«И то не беда. Как прибудем туда —
Король будет в шляпе, без шляп — господа».
Сел медник верхом, короля позади.
Мешок с инструментом не бросил в пути.
В лесу на лужайке дворян ждет их рой.
Приезжих увидели — шляпы долой.
И стал провожатому медник шептать:
«Чай, дорого эдак всегда щеголять…
Но кто же король? Ты мне все же солгал,
Раз я до сих пор короля не узнал!»
Хохочет король от его простоты:
«Ведь в шляпах лишь мы. Коль не я, значит, ты!
Все так, как сказал я, — взгляни-ка кругом!»
И с лошади падает медник — с мешком,
Как тот, кто от страха и ум повредил…
Очнувшись, прощенья смиренно просил:
Без умысла был, по незнанию, груб…
«Не бойся! Я к честным на милость не скуп.
А как ты зовешься?» «Я Джон, Джон Лесной.
Чиню котелки, завсегдатай пивной».
«Так встаньте, сэр Джон! Награждаю я вас,
Ведь вы подарили веселый мне час!»
Отличная новость закрыла игру,
И медник тогда же был взят ко двору.
Король с королевой поладили с ним,
Но зваться он стал сэром Джоном Пивным.
Придворный известен теперь и богат,
«Любимчик успеха» о нем говорят,
Но медников он сберегает мешок —
Для тех, кто рассказу поверить не смог.
Перевод 03.10.2018
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1010668
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 10.04.2024
Пересказ баллады 'King Edward the Fourth and a Tanner of Tamworth'. https://www.sacred-texts.com/neu/eng/child/ch273.htm
В пересказе опущены названия населенных пунктов, упоминаемые в диалоге короля и кожевника. Судя по этим названиям, действие происходит в английском Стаффордшире. В пересказе опущены также детали в отношении достоинства монет, которыми осуществляются денежные расчеты между королем и кожевником.
Король Эдуард Четвертый
и кожевник, шутить не склонный
Король веселый Эдуард
Раз на охоту выезжал.
И на дороге через лес
Кожевника он повстречал.
Тот на кобылке был своей,
Коровьей шкурою покрытой,
И, как трусил себе на ней,
Имел вид личности солидной.
Король своим велел отстать,
Навстречу путнику поехал:
Он с ним беседу завязать
Один задумал – ради смеха.
– День добрый, милый человек!
Я еду в ближнее поместье,
И был бы кстати твой совет,
Как мне скорее быть на месте.
– День добрый. Здесь нетрудный путь.
Доедешь скоро ты на славу.
Тебе лишь нужно повернуть
От ближней виселицы вправо.
– Мне не подходит твой ответ:
Как я без виселиц доеду?
– Будь вор, будь честный человек –
А ты, приятель, надоеда!
Будь добр, езжай своим путем!
Я голоден, шутить накладно.
– В поместье едем-ка вдвоем!
Я угощу тебя изрядно.
– Благодарю, шутник, но мне
За счет твой ужин не дозволен.
Есть денежки в твоей мошне –
Ну а в моей, небось, поболе!
– Еще побольше будет их:
Пускай растут твои богатства!
– Будь ты злодей или шутник –
Зачем ко мне ты привязался?
Скорей расстанемся с тобой –
А то и до беды недолго.
Уж больно плащ красивый твой –
Его носить пристало лорду!
– Клянусь, что я его не крал!
Даю тебе я в том присягу!
– Скорее прочь бы ты скакал –
Опасный, верно, ты бродяга!
– Как чувствует себя народ?
Чем здесь живут, о чем мечтают?
– Народ хорошего не ждет:
Коровьи шкуры дорожают.
– А я таких и не держу –
Что за великое богатство?
– Не видишь – я на ней сижу
(Cкорее прочь бы ты убрался!)
– Мой бедный конь в пути устал,
И хороша твоя кобыла.
Сменяемся: я б настоял,
Хотя б и странно это было.
– Идет, — кожевник порешил. –
Тебе и впрямь меняться надо,
Но я кобылкой дорожил,
И причитается доплата.
– Вот двадцать медяков бери,
Коль просишь ты еще – прибавлю.
– Кобылу, так и быть, возьми,
А шкуру я себе оставлю.
И так кожевник уступил
Упорной просьбе короля.
Коровьей шкурою покрыл
Он благородного коня.
– Теперь верхом я заберусь –
А, правда, недурной обмен;
Когда я женке покажусь,
Так скажет, что я джентльмен!
Король кожевника в седло,
Давясь от смеха, подсадил.
– Уж больно ты, приятель, прост;
Я б раньше знал – не подарил.
Увидел конь коровий рог –
И припустил бежать от страха.
Кожевник усидеть не мог –
Чуть не сломил хребет, бедняга.
– Возьми назад ты жеребца:
Чуть на тот свет не удружил!
– Не диво, что он так взвился:
Под шкурами он не ходил!
Раз хочешь ты его вернуть –
И мне упорствовать не надо.
Но, как мне без кобылы в путь, –
С тебя мне следует доплата.
– Возьми-ка двадцать медяков,
Еще я двадцать возвращаю
И, раз отделался здоров,
Тебя, коль хочешь, угощаю.
В свой громкий рог король трубит –
Кто был с ним, быстро собрались.
Кожевник в ужасе дрожит:
– Вот и дружки твои нашлись.
Уж верная теперь беда:
Отымут шкуру у меня ...
Но на коленях господа
И ждут веленья короля.
– Хомут, хомут! – кричит король.
– Ох, вещь недобрая – хомут.
Еще грустней моя юдоль:
Знать, в нем на смерть меня сведут.
– Не беспокойся, добрый шут!
Тебе дарю я три поместья.
С тобой я веселился тут,
И будешь награжден ты честью.
– Видать, ты – добрый весельчак,
Сердиться на тебя негоже.
Как будешь в наших ты местах,
То заезжай – поможем с кожей.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1010667
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 10.04.2024
Эта песня повествует о знаменитом крысолове. Но это не тот крысолов, о котором писала Марина Ивановна: он работает не с помощью музыки, а с помощью ядов. Песня довольно грубая.
При переводе ставилась цель, чтобы текст ложился на мелодию. А мелодия у нее заразная.
Текст взят отсюда: http://ebba.english.ucsb.edu/ballad/20214/xml
Текст с картинками: http://ebba.english.ucsb.edu/ballad/20214/image
The Famous Ratcatcher
EBBA ID: 20214
Magdalene College Pepys 1.458-459View Raw XML
The famous Ratketcher, with his travels
into France, and of his returne to London.
To the tune of the joviall Tinker.
T Here was a rare Rat-catcher,
Did about the Country wander,
The soundest blade of all his trade,
Or I should him deepely slaunder:
For still would he cry, a Ratt tat tat,
tara rat, ever:
To catch a Mouse, or to carouse.
such a Ratter I saw never.
Upon a Poale he carryed
Full fourty fulsome Vermine:
Whose cursed lives without any Knives,
To take he did determine.
And still would he cry, a Rat tat tat,
tara Rat, ever, etc.
His talke was all of India ,
The Voyage and the Navie:
What Mise or Rattes, or wild Polcats:
What Stoates or Weesels have yee:
And still would he cry, a Rat, etc.
He knew the Nut of India ,
That makes the Magpie stagger:
The Mercuries , and Cantharies ,
With Arsnicke , and Roseaker .
And still would he cry, a Rat, etc.
Full often with a Negro ,
The Juice of Poppies drunke hee:
Eate Poyson franke with a Mountebanke,
And Spiders with a Monkie.
And still would he cry, a Rat, etc.
In London he was well knowne:
In many a stately House
He lays a Bayte; whose deadly fate,
Did kill both Ratte and Mouse.
And still would he cry, a Rat, etc.
But on a time, a Damosell,
did him so farre intice,
That for her, a Baite he layd straight,
would kill no Rats nor Mice.
And still would he cry, a Rat, etc.
And on the Baite she nibled,
so pleasing in her taste,
She lickt so long, that the Poyson strong,
did make her swell i'th waste.
And still would he cry, a Rat, etc.
H[e] ebtilely this perceiving,
to the Country straight doth hie him:
Where by his skill, he poysoneth still,
such Vermine as come nie him.
And still would he cry, a Rat, etc.
He never careth whether
he be sober, lame, or tipsie:
He can Collogue with any Rogue,
and Cant with any Gipsie.
And still would he cry, a Rat, etc.
He was so brave a bowzer,
that it was doubtfull whether
He taught the Rats, or the Rats taught him
to be druncke as Rats, togeather.
And still would he cry, a Rat, etc.
When he had tript this Iland,
from Bristow unto Dover ,
With painefull Bagge and painted Flagge,
to France he sayled over.
Yet still would he cry, a Rat tat tat,
tara rat, ever, etc.
FINIS.
Знаменитый крысолов
(английская уличная баллада)
Встречал я крысолова,
гуляку и бродягу,
не знал в ремесле он равных себе —
скажу, как под присягой.
Припев:
Он все распевал: "Та-ра-ра! Та-ра-ра!
Подхватывайте песню!"
Что по мышам, что по кутежам
он умелец был известный.
Враз сорок крыс зубастых,
прожорливых и жирных
он победил и погубил,
и на шесте носил их.
Припев:
Он все распевал: "Та-ра-ра! Та-ра-ра!
Подхватывайте песню!"
Что по мышам, что по кутежам
он умелец был известный.
И в Индии бывал он,
рассказывал нам много,
о кораблях, да о зверях,
что видывал дорогой.
Припев:
Он все распевал: "Та-ра-ра! Та-ра-ра!
Подхватывайте песню!"
Что по мышам, что по кутежам
он умелец был известный.
Он знал "орех индийский" —
заморскую приправу, —
мышьяк да ртуть, да другую муть
все хитрые отравы.
Припев.
У самого желудок
налажен был не хлипко:
и яд мог съесть в один он присест
с шутом или с мартышкой.
Припев.
Его в столице знали,
в домах вельмож любили:
имел он дар варить отвар —
для грызунов погибель.
Припев.
Но для одной девицы —
по нежной просьбе, ясно —
он ум изощрил и зелье сварил,
чтоб не было опасно.
Припев.
И это угощенье
ей так пришлось по нраву,
что, кушая всласть, вширь она разрослась
и стала толстой дамой.
Припев.
От этого несчастья
в деревню он укрылся
и там служил, грызунов выводил,
а после возвратился.
Припев.
Компанией простецкой
ничуть он не гнушался:
и с голью гулять, с жульем выпивать
совсем не колебался.
Припев.
Да, выпивал прилично —
никак не догадаться,
взял у мышей или у людей
привычку напиваться.
Припев.
Весь остров он изъездил
от Бристоля до Дувра,
мешок набил, да к французам отплыл —
прогонит крыс из Лувра.
Припев:
Он все распевал: "Та-ра-ра! Та-ра-ра!
Подхватывайте песню!"
Что по мышам, что по кутежам
он умелец был известный.
Перевод 13 — 14. 03. 2014
P.S. У песни о крысолове есть еще продолжение, где говорится, что из Франции он быстро вернулся из-за жары, а также из-за козней собрата по профессии. Но переводить продолжение я уже не потянула, так как тема борьбы с домашними вредителями меня не вдохновляет. :-)
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1010598
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 09.04.2024
Опубликована в сборнике Томаса д’Урфи ‘Wit and Mirth, or Pills to purge Melancholy’ (v.6). Песенка с заразной мелодией.
Звучит, например, на диске ‘Nutmeg and Ginger. Spicy Ballads from Shakespeare’s London’ by Musicians of the Globe. Но хронология здесь строго не соблюдена: песенка, видимо, начала XVIII века.
Blow the Candles Out
Source: Coeur d’Ennui Letchers Guild Songbook Edited by William Coeur du Boeuf;
Thomas D’Urfey’s Songs of Wit and Mirth, or Pills to purge Melancholy
A worthy London ‘prentice came to his love by night,
The candles were lighted, the moon did shine so bright.
He knocked at the door to ease him of his pain,
And she rose to let him in, love, and went to bed again.
He went into the chamber where his true love did lie.
She quickly gave consent for to have his compani’,
She quickly gave consent the neighbors to keep out,
«So take away your hand love, and blow the candles out.»
«I would not for a crown, love, my mistress should it know.
I’ll in my smock step down and I’ll out the candle blow,
The streets they are so nigh and the people walk about,
Some may peep in and spy, love, let’s blow the candles out.»
«My master and my mistress upon the bed do lie,
Enjoying one another, so why not you and I?
My master kissed my mistress without a fear or doubt,
So let us now be silent and blow the candles out.»
What yet he must be doing, he could no longer stay.
She strove to blow the candle out and pushed his hand away.
The young man was so hasty to lay his arms about.
Still she cried, «I pray, love, let’s blow the candles out.»
As this young couple sported, the maiden she did glow.
How the candle went out, alas, I do not know.
Did she act in a flash, my mistress and my dame?
But what this couple did, alas, I dare not name.
Лондонский подмастерье («Свечка ни к чему»)
(английская уличная песенка около 1720 г.)
Неробкий подмастерье
Подружку навестил.
Уже зажгли все свечи,
Луны свет ярок был.
Стучится он у двери —
Ах, страсть его сильна!…
Дружка впустила живо
И вновь легла она.
Пробрался он в каморку,
Где милая спала.
Она, чтоб друг остался,
Согласие дала.
Но страшно ей соседей,
И ну шептать ему:
«Ах, придержи-ка руку!
Нам свечка ни к чему!
Чтоб вызнала хозяйка,
За крону не хочу!
Сойду-ка я в сорочке,
Да погашу свечу!
Подсмотрит и прохожий:
Приблизится к окну
И нас тогда приметит —
Нам свечка ни к чему!
Хозяин мой с хозяйкой
Отправились в кровать.
Идет уж их веселье,
Зачем нам не начать?
Как станут целоваться —
Не стыдно никому.
А мы целуем лучше…
Нам свечка ни к чему!
О том, что делать станем,
Потише говори.
Чтоб лишний шум усладам
Не навредил, смотри!
Я даже поцелуев
При свете не начну.
Затем — молчок отныне,
И свечка ни к чему».
Вот так твердила долго,
А парень не стерпел.
Как к свечке потянулась,
Обнять уже хотел.
Толкнула недотрога,
Отпрыгнула во тьму.
«Нет, погоди, любимый:
Нам свечка ни к чему!»
И принялись резвиться;
Девица стала дуть,
И свечку загасила —
Уж вышло как-нибудь.
«Другое дело, милый, —
Хозяйке не прознать…»
А что потом творили —
И словом не назвать…
Перевод 30.06.2016
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1010596
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 09.04.2024
Оригінал:
Edmund Spenser. From «Amoretti»
SONNET. VIII.
MORE then most faire, full of the liuing fire
Kindled aboue vnto the maker neere:
no eies but ioyes, in which al powers conspire,
that to the world naught else be counted deare.
Thrugh your bright beams doth not [the] blinded guest,
shoot out his darts to base affections wound;
but Angels come to lead fraile mindes to rest
in chast desires on heauenly beauty bound.
You frame my thoughts and fashion me within,
you stop my toung, and teach my hart to speake,
you calme the storme that passion did begin,
strong thrugh your cause, but by your vertue weak.
Dark is the world, where your light shined neuer;
well is he borne that may behold you euer.
Мій український переклад:
Едмунд Спенсер. З циклу «Amoretti».
VIII
Ви – більш, ніж найпрекрасніші, ви – повні
Вогню життя, Творець вас запалив.
Не очі ви, а радості, що згодні,
Щоб іншого світ щастя не хотів.
Вам не для того промені яскраві,
Щоб гість сліпий зродив низькі чуття,
Але щоб слабших ангели ласкаві
Для райського спасали майбуття.
Ви творите єство моє; навчили
Ви не язик, а серце розмовлять.
Вчинила пристрасть бурю, ви ж спинили.
Ви сильні, хоч вам важко наказать.
Той світ, що ви не озорили, – темний,
Щасливий, хто вас бачить повсякденно.
Переклад 07.04.2024
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1010529
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 08.04.2024
Е. Spenser. З циклу Amoretti (VII) український переклад.
Оригінал:
SONNET. VII.
FAYRE eyes, the myrrour of my mazed hart,
what wondrous vertue is contaynd in you
the which both lyfe and death forth from you dart
into the obiect of your mighty view?
For, when ye mildly looke with louely hew,
then is my soule with life and loue inspired:
but when ye lowre, or looke on me askew
then doe I die, as one with lightning fyred.
But since that lyfe is more then death desyred,
looke euer louely, as becomes you best,
that your bright beams of my weak eies admyred,
may kindle liuing fire within my brest.
Such life should be the honor of your light,
such death the sad ensample of your might.
Мій український переклад:
(VII)
Прекрасні очі, дзеркало для серця
Мого розгубленого! Що ж за чари
Живуть в вас, джерело життя і смерті —
Тому, кого б ви владно споглядали?
Коли ви добрі, ніжність надіслали,
Натхнення від життя й кохання маю.
Коли ж не дивитесь чи гнівні стали,
Тоді, немов від блискавки, вмираю.
Проте не смерті, а життя бажаю –
Тому, прошу, дивіться завжди мило.
Слабкий мій зір хай промені приймає
Від вас, щоб в грудях полум’я міцніло.
Життя від вас – до честі вас веде,
Смерть – вашу міць печально доведе.
Переклад 07.04.2024.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1010528
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 08.04.2024
В этой старинной песенке парень призывает свою девушку, а она насмешками побуждает его быть настойчивее.
Оригинал взят отсюда.
'Sweet Kate' by Robert Jones (1609).
Sweet Kate, of late
Ran away and left me 'plaining:
"Abide," I cried,
"Or I die with thy disdaining."
"He! he! he!" quoth she,
"Gladly would I see,
Any man to die with loving.
Never any yet,
Died of such a fit,
Neither have I fear of proving."
Unkind, I find
Thy delight is in tormenting,
Abide," I cried,
"Or I die with thy consenting."
"Te! he! he!" quoth she,
"Make no fool of me,
Men I know have oaths at pleasure;
But their hopes attained,
They betray they feigned,
And their oaths are kept at leisure."
Her words, like swords,
Cut my sorry heart in sunder;
Her flouts, with doubts,
Keep my heart affections under;
"Te! he! he!" quoth she,
"What a fool is he
Stands in awe of once denying;"
Cause I had enough,
To become more rough,
So I did, O happy trying.
Душка моя Кэт,
Крошка моя Кэт,
От меня с презреньем убежала.
Звал я:"Возвратись!"
Звал я: "Не сердись!
Без тебя на свете жить не стану!"
А она смеется только, вот насмешница-девчонка:
"Знаем мы угрозы ваши, парни!
Гибель от любви -
Выдумки одни.
Не придется пожалеть тебя мне!"
"Весело тебе,
Да несладко мне.
Мною забавляешься ты, злая!
Милостива будь
И со мной побудь.
Ведь из-за тебя я умираю!"
"Снова ты меня пугаешь, верно, дурочкой считаешь.
Все мужские клятвы - только звуки.
Верность - на словах,
Но обман - в делах.
Нам такой не надобно науки".
Шутки ее злы,
Как мечи остры,
Ранят мое сердце без пощады.
Но пускай язвит,
Дразнит и дерзит,
Все равно она - моя отрада.
"Что же ты такой трусишка - знать, расхвастался ты слишком:
Отступаешь от одной преграды!"
Я совету внял,
С ней грубее стал,
Ну а ей того и было надо.
Перевод
29. - 30.01.2014
P.S. Почему в переводе 'Кэт', а не 'Кейт'? Потому что песня старинная, а я к старому прочтению в переводах привыкла.:-)
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1010454
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 07.04.2024
История Карла, или Шарля, Орлеанского (1394–1465 гг.) служит примером того, что человеку после многих несчастий может быть уготовано счастье (или хотя бы благополучие). Когда он был мальчиком, его отца убили, как известно, люди герцога Бургундского Жана Бесстрашного. В битве при Азинкуре 25 октября 1415 г. Карл был взят в плен, уцелел и 25 лет провел в английском плену, где писал стихи, в том числе по-английски. Генрих V, пока был жив, наказывал смотреть за ним строго и не делать поблажек — может быть, имело значение и то, что Карлу досталась первая предполагаемая невеста Генриха, Изабелла (1388–1409 гг.), дочь короля Франции Карла VI и девочка-вдова короля Англии Ричарда II. Она была первой женой Карла Орлеанского и умерла от родов. Второй женой была Бонна, дочь графа Арманьяка. После возвращения из плена Карл женился в третий раз на Марии Клевской 1426 года рождения, внучке Жана Бесстрашного. Их сын стал королем Франции Людовиком XII.
Карл жил в Блуа, где принимал других поэтов, среди них — плутишку Франсуа Вийона.
Далее следуют два рондо Карла Орлеанского, которые я попробовала перевести, не сверяя с другими русскими переводами.
Источник текста оригиналов — Jean-Joseph JULAUD. La Po;sie fran;aise pour les Nuls, 2010.
Le temps a laiss; son manteau
De vent, de froidure et de pluie
Et s’est v;tu de broderie,
De soleil luisant, clair et beau.
Il n’y a b;te ni oiseau,
Qu’en son jargon ne chante ou crie :
Le temps a laiss; son manteau !
De vent, de froidure et de pluie.
Rivi;re, fontaine et ruisseau
Portent en livr;e jolie,
Gouttes d’argent, d’orf;vrerie,
Chacun s’habille de nouveau
Le temps a laiss; son manteau.
Charles d’Orl;ans — Rondeaux
Природой покров тусклый брошен
Из ливней, ветров, холодов.
Наряд ей из солнца готов:
Он нов, он блестит, он роскошен.
Звон птицы, крик зверя — восторжен,
То песня для всех голосов:
Природой покров тусклый брошен
Из ливней, ветров, холодов.
Сверкающий плащ не изношен
У рек, у ключей, у ручьев.
Не счесть разноцветных обнов,
Блеск счастья украсить всех должен:
Природой покров тусклый брошен.
Перевод 26.10.2015
En la forest d’Ennuyeuse Tristesse,
Un jour m’avint qu’a par moy cheminoye,
Si rencontray l’Amoureuse Deesse
Qui m’appella, demandant ou j’aloye.
Je respondy que, par Fortune, estoye
Mis en exil en ce bois, long temps a,
Et qu’a bon droit appeller me povoye
L’omme esgar; qui ne scet ou il va.
En sousriant, par sa tresgrant humblesse,
Me respondy : « Amy, se je savoye
Pourquoy tu es mis en ceste destresse,
A mon povair voulentiers t’ayderoye;
Car, ja pie;a, je mis ton cueur en voye
De tout plaisir, ne s;ay qui l’en osta;
Or me desplaist qu’a present je te voye
L’omme esgar; qui ne scet ou il va.
— Helas! dis je, souverainne Princesse,
Mon fait sav;s, pourquoy le vous diroye?
Cest par la Mort qui fait a tous rudesse,
Qui m’a tollu celle que tant amoye,
En qui estoit tout l’espoir que j’avoye,
Qui me guidoit, si bien m’acompaigna
En son vivant, que point ne me trouvoye
L’omme esgar; qui ne scet ou il va. »
Aveugle suy, ne s;ay ou aler doye;
De mon baston, affin que ne fervoye,
Je vois tastant mon chemin ;a et la;
C’est grant piti; qu’il couvient que je soye
L’omme esgar; qui ne scet ou il va.
Charles d’Orl;ans — Rondeaux
Перевод на современный французский язык из «Французской поэзии для «чайников»:
En la for;t d’Ennuyeuse Tristesse
En la for;t d’ennuyeuse tristesse,
Un jour il m’advint alors que seul cheminant,
Je rencontrai l’amoureuse d;esse.
Qui m’appela demandant o; j’allais.
Je r;pondis que par hasard j’;tais
En ce bois depuis longtemps exil;
Et qu’; bon droit on pouvait m’appeler
L’homme ;gar; qui ne sait o; il va.
En souriant, par grande gentillesse,
Elle me dit : « Ami, si je savais
Pourquoi tu es mis en cette d;tresse,
Par mon pouvoir volontiers je t’aiderais
Car jadis je mis ton coeur sur la voie
De tout plaisir, j’ignore qui l’en ;ta.
Il me d;pla;t qu’; pr;sent je te voie
L’homme ;gar; qui ne sait o; il va. »
«H;las!», dis-je « souveraine princesse,
Vous connaissez ma vie, pourquoi vous la conterais-je?
C’est par la mort qui ; tous fait rudesse,
Qui m’a vol; celle que j’aimais,
En qui ;tait tout l’espoir que j’avais,
Qui me guidait, si bien m’accompagna
De son vivant; que point ne me trouvais
L’homme ;gar; qui ne sait o; il va. »
Aveugle suis, je ne sais o; je dois aller :
De mon b;ton, pour point que je ne m’;gare,
Je vais t;tant mon chemin ;; et l;;
C’est grande piti; qu’il convient que je sois
L’homme ;gar; qui ne sait pas o; il va…
(Я думаю, что это рондо отчасти — подражание Данте. В переводе у меня не получилось сохранить характер рифм, как надо).
Бродя в лесу Печали Неизбывной,
Я повстречался, всех утех лишен,
С самой Любви властительницей дивной.
Она спросила о пути моем.
Я отвечал ей, что Судьба решила
Меня сюда от мира увести
И назначенья не определила:
Иду я в неизвестность без пути.
Сказала с жалости улыбкой милой:
— Любезный, почему ты осужден?
Со мною поделись беды причиной,
Я в помощь — средство от нее найдем.
Дорогой радости тебя водила,
Не думала, что вынудят сойти.
Мне грустно твой ответ услышать было:
«Иду я в неизвестность без пути».
— Владычица, зачем моей кручиной
Делиться? Знаешь ты, чем я сражен:
Обижен смертью я неумолимой,
Ее рукой с любимой разлучен.
Подруга, как звезда моя, светила,
Ей доверяясь, в счастье мог идти.
Мне с нею и в виденьях не грозило:
Иду я в неизвестность без пути.
Теперь не вижу: горе ослепило,
Мне свет звезды на посох заменило.
Куда ступать — лишь ощупью найти.
Да, жаль, но жизнь меня не пощадила:
Иду я в неизвестность без пути…
Перевод 27.10. 2015
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1010447
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 07.04.2024
Стихи Генри Говарда, графа Серрея (1517 — 1547).
Генри Говард, граф Серрей (он же Суррей, он же Серри, он же - и на самом деле - Сарри :-))), 1517 — 1547) — английский поэт эпохи Возрождения, кузен королев Анны Болейн и Екатерины Говард. Был казнен по обвинению в государственной измене вследствие борьбы за власть между семьями Говардов и Сеймуров.
Считается одним из отцов сонетной формы в английской литературе.
Далее следуют несколько его стихотворений с моими любительскими переводами.
Тексты оригиналов и некоторая вспомогательная информация — с сайта Luminarium.
Совпадение отдельных фраз с другими русскими переводами возможно, но случайно: раньше я читала всего один перевод стихотворения Серрея, здесь не представленного.
DESCRIPTION OF SPRING,
WHEREIN EVERY THING RENEWS, SAVE ONLY THE LOVER
THE soote season, that bud and bloom forth brings,
With green hath clad the hill and eke the vale:
The nightingale with feathers new she sings;
The turtle to her make hath told her tale.
Summer is come, for every spray now springs:
The hart hath hung his old head on the pale;
The buck in brake his winter coat he flings;
The fishes flete with new repair;d scale.
The adder all her slough away she slings;
The swift swallow pursueth the flies smale;
The busy bee her honey now she mings;
Winter is worn that was the flowers’ bale.
And thus I see among these pleasant things
Each care decays, and yet my sorrow springs.
Переводчица, то есть я, задалась целью, насколько получится, передать рифмы и игру звуков, что обычно ей не удается. Задача отразилась на качестве перевода и повлияла на него не к лучшему. Зато — эксперимент.
Генри Говард, граф Серрей
Описание весны: все обновляется, влюбленный остается прежним
Пора побегам, почкам настает,
холмы и долы зелень застилает,
и в перьях новых соловей поет,
голубка голубю любовь вручает.
Пора цветенья: всякий прут цветет,
король-олень корону оставляет,
другую шубу заяц заведет,
молчунья-рыба чешую меняет.
Змея из старой кожи ускользнет,
стрелою легкой ласточка летает,
прилежная пчела готовит мед —
запрет зиме: она цветам мешает.
Приветствуя весны веселый ход,
печали вянут — лишь моя цветет!
Перевод 01.03.2014
(В этом переводе, как вы могли заметить, олень превратился в зайчика. :-) Слово buck в седьмой строке должно переводиться как "олень", но, поскольку олень уже упоминался строкой выше, переводчица решила, что изобразить игру звуков важнее, чем правильно передать, какое животное имеется в виду. Соответственно, в переводе В. Рогова здесь "В лесную чащу лань линять идет". )
Два следующих стихотворения написаны от лица женщины, тоскующей о возлюбленном, который ушел в море. За ними идут стихи о любви уже от имени мужчины. Затем стихотворение на популярную тему смены возрастов.
COMPLAINT OF THE ABSENCE OF HER LOVER,
BEING UPON THE SEA [Lady Surrey’s Lament for Her Absent Lord]
GOOD ladies ! ye that have your pleasure in exile,
Step in your foot, come, take a place, and mourn with me awhile :
And such as by their lords do set but little price,
Let them sit still, it skills them not what chance come on the dice.
But ye whom Love hath bound, by order of desire,
To love your Lords, whose good deserts none other would require ;
Come ye yet once again, and set your foot by mine,
Whose woful plight, and sorrows great, no tongue may well define.
My love and lord, alas ! in whom consists my wealth,
Hath fortune sent to pass the seas, in hazard of his health.
Whom I was wont t’embrace with well contented mind,
Is now amid the foaming floods at pleasure of the wind.
There God will him preserve, and soon him home me send ;
Without which hope my life, alas ! were shortly at an end.
Whose absence yet, although my hope doth tell me plain,
With short return he comes anon, yet ceaseth not my pain.
The fearful dreams I have ofttimes do grieve me so,
That when I wake, I lie in doubt, where they be true or no.
Sometime the roaring seas, me seems, do grow so high,
That my dear Lord, ay me ! alas ! methinks I see him die.
And other time the same, doth tell me he is come,
And playing, where I shall him find, with his fair little son.
So forth I go apace to see that liefsome sight,
And with a kiss, methinks I say, ‘ Welcome, my Lord, my knight ;
Welcome, my sweet ; alas ! the stay of my welfare ;
Thy presence bringeth forth a truce betwixt me and my care.’
Then lively doth he look, and salueth me again,
And saith, ‘ My dear, how is it now that you have all this pain ?’
Wherewith the heavy cares, that heap’d are in my breast,
Break forth and me dischargen clean, of all my huge unrest.
But when I me awake, and find it but a dream,
The anguish of my former woe beginneth more extreme ;
And me tormenteth so that unneath may I find
Some hidden place, wherein to slake the gnawing of my mind.
Thus every way you see, with absence how I burn ;
And for my wound no cure I find, but hope of good return :
Save when I think, by sour how sweet is felt the more,
It doth abate some of my pains, that I abode before.
And then unto myself I say : ‘ When we shall meet,
But little while shall seem this pain ; the joy shall be so sweet.’
Ye winds, I you conjure, in chiefest of your rage,
That ye my Lord me safely send, my sorrows to assuage.
And that I may not long abide in this excess,
Do your good will to cure a wight, that liveth in distress.
[Плач леди Серрей об отсутствующем муже]
Добрые подруги, чья любовь – за морем,
приходите: вместе мы оплачем горе.
Не зову трудиться жен я равнодушных,
пусть покойны будут: им гадать не нужно.
Но когда желанье или обычай древний
быть тебе внушили одному лишь верной,
приходи: с тобою вместе погорюю,
скудным словом долю выскажу лихую.
Господин мой милый – все мое именье –
жизнь морям доверил по судьбы веленью.
Тот, кого я в счастье нежила, ласкала,
стал ветрам игрушка да волнам забава.
Бог его укроет, возвратит в отчизну, –
без надежды этой я б рассталась с жизнью.
Но хотя надежда мне твердит: «Вернется!»,
коль разлука длится, мука не прервется.
Злобные, дурные сны меня тревожат;
в страхе я: случилось иль случиться может?
То мне снится буря, что валы вздымает,
вижу, как супруг мой в море погибает.
А другой обман бывает сладок слишком:
будто бы он дома, за игрой с сынишкой.
Я тогда к ним выйду – счастлива, спокойна:
«C возвращеньем, рыцарь! Нынче я довольна.
Без тебя, любимый, так мне было худо,
но с тобою рядом уж грустить не буду».
Он мне улыбнется и руки коснется:
«Милая, откуда боль твоя берется?»
И тогда вся тяжесть от тоски жестокой
выльется наружу – вновь я стану легкой.
«Сон» – скажу, очнувшись, слово роковое
и сильней, чем прежде, мучаюсь тоскою,
и с трудом ищу я, спрятаться куда бы,
чтоб от долгой боли отдохнуть мне, слабой.
Так меня разлука день за днем сжигает;
лишь надежда встречи держит, исцеляет.
Не могли бы сладость мы ценить без соли –
с тем противлюсь лучше я противной боли.
Говорю себе я: «Встреча все искупит –
засияет радость, в тень печаль отступит».
Заклинаю ветры: хватит вам гневиться!
Дайте дорогому в мире возвратиться!
Будьте благом, ветры, бег его направьте,
жизнь мою от муки ждать его избавьте!
Перевод 26–27.03.2014
COMPLAINT OF THE ABSENCE OF HER LOVER
BEING UPON THE SEA
O HAPPY dames that may embrace
The fruit of your delight ;
Help to bewail the woful case,
And eke the heavy plight,
Of me, that wonted to rejoice
The fortune of my pleasant choice :
Good ladies ! help to fill my mourning voice.
In ship freight with rememberance
Of thoughts and pleasures past,
He sails that hath in governance
My life while it will last ;
With scalding sighs, for lack of gale,
Furthering his hope, that is his sail,
Toward me, the sweet port of his avail.
Alas ! how oft in dreams I see
Those eyes that were my food ;
Which sometime so delighted me,
That yet they do me good :
Wherewith I wake with his return,
Whose absent flame did make me burn :
But when I find the lack, Lord ! how I mourn.
When other lovers in arms across,
Rejoice their chief delight ;
Drowned in tears, to mourn my loss,
I stand the bitter night
In my window, where I may see
Before the winds how the clouds flee :
Lo ! what a mariner love hath made of me.
And in green waves when the salt flood
Doth rise by rage of wind ;
A thousand fancies in that mood
Assail my restless mind.
Alas ! now drencheth my sweet foe,
That with the spoil of my heart did go,
And left me ; but, alas ! why did he so ?
And when the seas wax calm again,
To chase from me annoy,
My doubtful hope doth cause me plain ;
So dread cuts off my joy.
Thus is my wealth mingled with woe :
And of each thought a doubt doth grow ;
Now he comes ! will he come ? alas ! no, no!
Жалоба женщины, чей возлюбленный — в море
Вы счастливы: ваш милый подле вас,
не ставит парусов.
Прошу, ко мне придите в скорбный час —
пусть громче станет зов!
Был так удачен выбор мой,
жила я радостью одной,
печаль теперь — печальтесь вы со мной!
Уходит память в трюмах корабля,
увозит, что прошло;
со странником стремится жизнь моя
в добро или во зло;
в ветрах большой подмоги нет,
идет он за надеждой вслед
в мой порт — найдет здесь отдых и привет.
Его глаза — мой частый, частый сон:
не насмотрелась я;
Был наяву моей отрадой он —
в снах радует меня.
Мечте о нем я улыбнусь,
его ищу, когда проснусь,
опомнюсь — и к тоске моей вернусь.
Влюбленным парам — счастье разделять
да тешиться вдвоем,
а мне — все горевать, без сна стоять
в ночи перед окном,
смотреть и видеть только, как
ветра мчат в небе облака.
Да, вот судьба подруги моряка!
Взметнул в волнах соленых ветер злой
такой высокий вал
и тотчас же видений страха рой
ко мне опять пригнал:
«Ах, он погиб, любимый враг,
меня сгубил, и сам — во мрак…
Увы! увы! зачем все вышло так?»
Но снова в мире море предо мной,
прочь главный страх летит,
и повод к грусти у меня иной:
надежда тяготит.
За вспышкой веры жду я бед,
сомненья — каждой мысли вслед:
«Вернется он! вернется ли? нет, нет!»
Перевод 24 — 25.03.2014
A PRAISE OF HIS LOVE,
WHEREIN HE REPROVETH THEM THAT COMPARE THEIR
LADIES WITH HIS.
GIVE place, ye lovers, here before
That spent your boasts and brags in vain ;
My Lady’s beauty passeth more
The best of yours, I dare well sayen,
Than doth the sun the candle light,
Or brightest day the darkest night.
And thereto hath a troth as just
As had Penelope the fair ;
For what she saith, ye may it trust,
As it by writing sealed were :
And virtues hath she many mo’
Than I with pen have skill to show.
I could rehearse, if that I would,
The whole effect of Nature’s plaint,
When she had lost the perfit mould,
The like to whom she could not paint :
With wringing hands, how she did cry,
And what she said, I know it, aye.
I know she swore with raging mind,
Her kingdom only set apart,
There was no loss by law of kind
That could have gone so near her heart ;
And this was chiefly all her pain ;
‘ She could not make the like again.’
Sith Nature thus gave her the praise,
To be the chiefest work she wrought ;
In faith, methink ! some better ways
On your behalf might well be sought,
Than to compare, as ye have done,
To match the candle with the sun.
Хвала возлюбленной. Поэт осуждает тех, кто сравнивает с нею своих
Посторонитесь, хвастуны,
что дам своих напрасно хвалят:
как ни милы, как ни нежны,
краса моей их посрамляет.
Так солнца свет свечу затмит,
так ночь от всхода дня бежит.
Как Пенелопа оных дней,
блистает честностью примерной.
Грех был бы сомневаться в ней:
что говорит — исполнит верно.
И всех ее достоинств рать
моим пером не передать.
Когда б хотел, пересказал
Природы жалобы дословно:
прекрасный образец пропал,
а не создать уже подобный.
Природы долго плач звучал,
я все слова ее слыхал.
Клялась в отчаянье она:
все царство только ей дороже.
Потеря слишком уж страшна:
заменой быть ничто не может!
Печалилась всего сильней,
что лучшего не сделать ей.
Так, плача, прославляла вслух
Природа дивное творенье.
Не надо лишних вам потуг,
не упражняйте зря уменье!
Ведь, право, это трюк пустой —
сравненье солнца со свечой.
Перевод 20—21.03.2014.
A COMPLAINT BY NIGHT OF THE LOVER
NOT BELOVED.
ALAS ! so all things now do hold their peace !
Heaven and earth disturbed in no thing ;
The beasts, the air, the birds their song do cease,
The night;s car the stars about doth bring.
Calm is the sea ; the waves work less and less :
So am not I, whom love, alas ! doth wring,
Bringing before my face the great increase
Of my desires, whereat I weep and sing,
In joy and woe, as in a doubtful case.
For my sweet thoughts sometime do pleasure bring ;
But by and by, the cause of my disease
Gives me a pang, that inwardly doth sting,
When that I think what grief it is again,
To live and lack the thing should rid my pain.
Жалоба влюбленного, но не любимого, в ночи
Какая миру тишина дана!
Не знают небо и земля тревоги,
cпят зверь и ветер, птица не слышна,
в молчанье звезды на ночной дороге.
Покойно море, гаснет рокот волн,
не знаю сна лишь я один, убогий:
причина песням и слезам одна:
я вызываю образ недотроги.
Веселье, скорбь смешать я принужден, —
в мечтах есть место радостям немногим, —
но боль, что глубоко утаена,
вновь о себе напомнит эхом долгим,
когда скажу, что тяжко горевать —
лекарство знать, но им не обладать.
Перевод 22. 03. 2014
(На меня произвело впечатление, что peace - заметно неточная рифма к словам less и case, но точнее подходит к словам cease, increase и disease, и я решила это отразить в переводе).
A VOW TO LOVE FAITHFULLY, HOWSOEVER
HE BE REWARDED.
SET me whereas the sun doth parch the green
Or where his beams do not dissolve the ice ;
In temperate heat, where he is felt and seen ;
In presence prest of people, mad, or wise ;
Set me in high, or yet in low degree ;
In longest night, or in the shortest day ;
In clearest sky, or where clouds thickest be ;
In lusty youth, or when my hairs are gray :
Set me in heaven, in earth, or else in hell,
In hill, or dale, or in the foaming flood ;
Thrall, or at large, alive whereso I dwell,
Sick, or in health, in evil fame or good,
Her’s will I be ; and only with this thought
Content myself, although my chance be nought.
Клятва в безвозмездной верности
Пускай в краю, где солнце зелень жжет,
иль там, где лед не властно растопить,
иль там, где жар оно терпимый шлет,
в толпе глупцов иль мудрецов мне быть;
пусть буду я ничтожен иль могуч,
в ночь долгую иль самый краткий день,
под небом ясным или полным туч,
в расцвете жизни иль готовясь в тень,
на небе, на земле, а нет — в аду,
в горах иль долах, иль средь пенных вод,
рабом, свободным, здравым иль в бреду,
в счастливый час иль в черный час невзгод —
принадлежу я ей. Доволен тем,
наград за верность не прошу совсем.
Перевод 28 — 29. 03. 2014.
REQUEST TO HIS LOVE TO JOIN BOUNTY
WITH BEAUTY.
THE golden gift that Nature did thee give,
To fasten friends and feed them at thy will,
With form and favour, taught me to believe,
How thou art made to shew her greatest skill.
Whose hidden virtues are not so unknown,
But lively dooms1 might gather at the first:
Where beauty so her perfect seed hath sown,
Of other graces follow needs there must.
Now certes, Garret, since all this is true,
That from above thy gifts are thus elect,
Do not deface them then with fancies new ;
Nor change of minds, let not thy mind infect :
But mercy him thy friend that doth thee serve ;
Who seeks alway thine honour to preserve.
Просьба к возлюбленной присоединить к красоте щедрость
Дар золотой — поклонников пленять,
любезным нравом и красой манить —
тебе Природа захотела дать,
чтоб лучшее уменье проявить.
Но нас встречают бурной похвалой,
угадывая скрытых благ сады:
где красота даст урожай большой,
достоинств прочих зреть хотим плоды.
Сомнений нет, что прелести твои
в знак благодати ниспослала высь;
их новой прихотью не оскверни,
измены доброй славы не страшись.
Так пожалей же друга своего,
что честь твою блюдет верней всего!
Перевод 29. 03. 2014
Garret — так иначе называло себя семейство Фитцджеральд, из которого происходила леди Элизабет Фитцджеральд, воспетая Серреем под именем «Прекрасной Джеральдины» (The Fair Geraldine), когда ей было всего десять лет.
COMPLAINT THAT HIS LADY
AFTER SHE KNEW HIS LOVE, KEPT HER FACE ALWAYS
HIDDEN FROM HIM.
I NEVER saw my Lady lay apart
Her cornet black, in cold nor yet in heat,
Sith first she knew my grief was grown so great ;
Which other fancies driveth from my heart,
That to myself I do the thought reserve,
The which unawares did wound my woful breast ;
But on her face mine eyes might never rest.
Yet since she knew I did her love and serve,
Her golden tresses clad alway with black,
Her smiling looks that hid thus evermore,
And that restrains which I desire so sore.
So doth this cornet govern me alack !
In summer, sun, in winter’s breath, a frost ;
Whereby the light of her fair looks I lost.
Жалоба влюбленного на то, что его возлюбленная, узнав о его любви,
прячет от него лицо
С тех пор, как знает милая моя,
что сердца моего царицей стала,
она скрывает черным покрывалом
лицо — в жару ли, в холод — от меня.
Мечты другие я изгнал давно,
служа лишь той, что ранила невольно,
признался, что рабом стал добровольно, —
и любоваться милой не дано.
Под черным кос не вижу золотых,
веселых глаз огонь мне не сияет,
все, что я жажду видеть, все скрывает
ткань черная — причина мук моих!
Под летним солнцем иль в мороз зимой
свет красоты сменился темнотой.
Перевод 29.03.2014.
(в оригинале cornet — головной убор с вуалью).
COMPLAINT OF THE LOVER DISDAINED.
IN Cyprus springs, whereas Dame Venus dwelt,
A well so hot, that whoso tastes the same,
Were he of stone, as thawed ice should melt,
And kindled find his breast with fixed flame ;
Whose moist poison dissolved hath my hate.
This creeping fire my cold limbs so opprest,
That in the heart that harbour’d freedom, late :
Endless despair long thraldom hath imprest.
Another so cold in frozen ice is found,
Whose chilling venom of repugnant kind,
The fervent heat doth quench of Cupid’s wound,
And with the spot of change infects the mind ;
Whereof my dear hath tasted to my pain :
My service thus is grown into disdain.
Жалоба презираемого влюбленного
Слыхал я, что родник чудесный бьет
на Кипре — там, где родина Венеры;
будь камень сам — растаешь в нем, как лед:
вода его любовью жжет без меры.
Яд влагой ненависть мне растворил,
огонь ползучий естество мне плавит.
Приют свободы в сердце я хранил —
клеймо раба отчаянье мне ставит.
Но найден был во льдах родник иной —
он холоден, его противно свойство:
он остужает Купидонов зной,
излечивает сердца беспокойство.
Из этого другого ты пила:
мне за любовь презрение дала.
Перевод 29.03.2014.
COMPLAINT OF A LOVER REBUKED.
LOVE, that liveth and reigneth in my thought,
That built his seat within my captive breast ;
Clad in the arms wherein with me he fought,
Oft in my face he doth his banner rest
.
She, that taught me to love, and suffer pain ;
My doubtful hope, and eke my hot desire
With shamefaced cloak to shadow and restrain,
Her smiling grace converteth straight to ire.
And coward Love then to the heart apace
Taketh his flight ; whereas he lurks, and plains
His purpose lost, and dare not shew his face.
For my Lord’s guilt thus faultless bide I pains.
Yet from my Lord shall not my foot remove :
Sweet is his death, that takes his end by love.
Жалоба влюбленного, которого выбранили
(подражание Петрарке)
Любовь меня сумела покорить,
в душе моей воздвигла замок свой.
Оружие теперь спешит сложить
и знамя опускает предо мной.
Та, у кого учился я страдать,
сомнения в надежде претерпев,
одеждой скромности мой жар скрывать,
сменила милость светлую на гнев.
И, струсив, резвая Любовь бежит
укрыться в сердце; жалуется там.
Раз проиграла, плачет и дрожит.
Боль за вину ее терплю я сам.
Но все же от любви не отступлю:
умру любя — о смерти не скорблю.
Перевод 29. 03. 2014
HOW NO AGE IS CONTENT
WITH HIS OWN ESTATE, AND HOW THE AGE OF CHILDREN
IS THE HAPPIEST IF THEY HAD SKILL
TO UNDERSTAND IT.
LAID in my quiet bed, in study as I were,
I saw within my troubled head a heap of thoughts appear.
And every thought did shew so lively in mine eyes,
That now I sigh’d, and then I smiled, as cause of thought did rise.
I saw the little boy in thought how oft that he
Did wish of God to scape the rod, a tall young man to be.
The young man eke that feels his bones with pains opprest,
How he would be a rich old man, to live and lie at rest.
The rich old man that sees his end draw on so sore,
How he would be a boy again, to live so much the more.
Whereat full oft I smiled, to see how all these three,
From boy to man, from man to boy, would chop and change degree.
And musing thus I think, the case is very strange,
That man from wealth, to live in woe, doth ever seek to change.
Thus thoughtful as I lay, I saw my wither’d skin,
How it doth shew my dented chews, the flesh was worn so thin.
And eke my toothless chaps, the gates of my right way,
That opes and shuts as I do speak, do thus unto me say :
‘ Thy white and hoarish airs, the messengers of age,
That shew, like lines of true belief, that this life doth assuage ;
Bid thee lay hand, and feel them hanging on thy chin ;
The which do write two ages past, the third now coming in.
Hang up therefore the bit of thy young wanton time :
And thou that therein beaten art, the happiest life define.’
Whereat I sigh’d and said : ‘ Farewell ! my wonted joy ;
Truss up thy pack, and trudge from me to every little boy ;
And tell them thus from me ; their time most happy is,
If, to their time, they reason had, to know the truth of this.’
Никакой возраст не доволен собою, но детство — счастливейший из них,
если дети это понимают
Лежу, мечтаю, размышленьям предаюсь:
c волной воображенья не борюсь.
Проходит скоро в мыслях ряд картин живой:
я улыбнусь одной, грущу с другой.
Представил мальчика: о чем ему мечтать?
Проститься с розгой, юношею стать.
Сбылось; у юноши в трудах мечты о том,
как отдохнет богатым стариком.
Грустит старик-богач: ведь скоро умирать,
зачем нельзя мальчишкой снова стать?
Занятно было бы, когда б вертелся круг:
мальчишка — муж — старик — мальчишка вдруг.
Но, право, человек — чудное существо,
раз в счастье горести манят его.
И у меня морщины: верен жизни ход,
слабеет плоть, теряет зубы рот.
Пустые челюсти — врата на правый путь;
мои еще бормочут как-нибудь:
«Седины, дряхлость — все нам честно говорит,
так, как Писание: жизнь прочь летит!
Вот тронь-ка подбородок свой, сам ощути:
прошли поры две, третья впереди.
И ты, хоть в молодости также бит бывал,
из трех какую лучшей бы назвал?»
Я отпускаю радость прежнюю мою:
прощай! Тебя ко всем мальчишкам шлю!
И так скажи им: «Знайте: детства нет милей,
сейчас цените счастье ваших дней!»
Перевод 30.03.2014
DESCRIPTION OF THE RESTLESS STATE OF
A LOVER.
WHEN youth had led me half the race
That Cupid’s scourge had made me run ;
I looked back to mete the place
From whence my weary course begun.
And then I saw how my desire
By guiding ill had led the way :
Mine eyen, to greedy of their hire,
Had made me lose a better prey.
For when in sighs I spent the day,
And could not cloak my grief with game ;
The boiling smoke did still bewray
The present heat of secret flame.
And when salt tears do bain my breast,
Where Love his pleasant trains hath sown ;
Her beauty hath the fruits opprest,
Ere that the buds were sprung and blown.
And when mine eyen did still pursue
The flying chase of their request ;
Their greedy looks did oft renew
The hidden wound within my breast.
When every look these cheeks might stain,
From deadly pale to glowing red ;
By outward signs appeared plain,
To her for help my heart was fled.
But all too late Love learneth me
To paint all kind of colours new ;
To blind their eyes that else should see
My speckled cheeks with Cupid’s hue.
And now the covert breast I claim,
That worshipp’d Cupid secretely ;
And nourished his sacred flame,
From whence no blazing sparks do fly.
Беспокойство влюбленного
Влекомый юностью, я в гонке преуспел:
Амура бич бежать меня заставил.
Осилив полпути, назад взглянуть хотел:
Увидеть вновь, что я вдали оставил.
И понял, как меня желанье подвело,
Вожатым оказавшись неумелым:
Меня упорно зренье жадное вело,
Но лучшую добычу просмотрело.
И я во вздохах день открытья провожал,
Печаль в забавах тщетно скрыть пытаясь.
И явный дым, клубясь, уж слишком выдавал,
Каким огнем я втайне загораюсь.
Так часто предаюсь соленым я слезам,
Любви питая сладостное семя;
Ведь красота ее не даст взойти плодам —
Цветок еще раскрыться не успеет.
Стремились, жаждали глаза мои ловить
Цель, ускользающую неустанно,
Но взоры жадные должны были раскрыть
В груди моей скрываемую рану.
То слишком я бледнел, то невпопад краснел —
Под каждым взглядом в цвете я менялся.
Неловок с виду был, бороться не умел-
За помощью к ней сердцем обращался.
Жаль, слишком запоздал любви моей урок —
Вооружать себя притворной краской,
Чтоб на моих щеках узнать никто не мог
Те пятнышки - Амурову раскраску.
Завидуя, я душу скрытную хвалю —
Амуру чтобы втайне поклонялась:
Давала пищу так священному огню,
Чтоб искра ни одна не вырывалась.
Перевод 08 — 09. 09. 2014
THE LOVER COMFORTETH HIMSELF WITH
THE WORTHINESS OF HIS LOVE.
WHEN raging love with extreme pain
Most cruelly distrains my heart ;
When that my tears, as floods of rain,
Bear witness of my woful smart ;
When sighs have wasted so my breath
That I lie at the point of death :
I call to mind the navy great
That the Greeks brought to Troy town :
And how the boisterous winds did beat
Their ships, and rent their sails adown ;
Till Agamemnon’s daughter’s blood
Appeas’d the Gods that them withstood.
And how that in those ten years war
Full many a bloody deed was done ;
And many a lord that came full far,
There caught his bane, alas ! too soon ;
And many a good knight overrun,
Before the Greeks had Helen won.
Then think I thus : ‘ Sith such repair,
So long time war of valiant men,
Was all to win a lady fair,
Shall I not learn to suffer then ?
And think my life well spent to be,
Serving a worthier wight than she ?’
Therefore I never will repent,
But pains contented still endure ;
For like as when, rough winter spent,
The pleasant spring straight draweth in ure ;
So after raging storms of care,
Joyful at length may be my fare.
Влюбленный утешается тем, что его любимая имеет великие достоинства
Когда терзанья яростной любви
Измучают меня всего сильнее,
И слезы, точно долгие дожди,
Докажут, как скорблю я и болею,
И вздохов столько, что подчас
Готов встречать я смертный час, —
Я вспоминаю, как великий флот
Отплыл когда-то на осаду Трои,
Как против бури греки шли вперед,
С неистовством ветров отважно споря;
Как, чтобы боги помогли,
Царевну в жертву принесли;
В года войны сложившиеся дни
И длинный список подвигов кровавых;
Героев, что так далеко зашли,
Чтоб свой конец найти, увы, так рано.
Сперва цвет войска погребли —
Потом Елену обрели.
И говорю себе я: «Будь сильней!
Учись страданье выносить достойно.
Боролись столько доблестных мужей —
За женщину стерпели бед довольно.
Нет, жизнь не зря я провожу —
Ведь лучшей даме я служу».
Затем себя жалеть не стану я,
Но потерплю в невзгодах, не стеная.
Весна приходит, радостью даря,
Весельем бедствия зимы сменяя.
Так могут грозы отступить,
Счастливый, долгий мир впустить.
Перевод 09.09. 2014
DESCRIPTION OF THE FICKLE AFFECTIONS,
PANGS, AND SLIGHTS OF LOVE.
SUCH wayward ways hath Love, that most part in discord
Our wills do stand, whereby our hearts but seldom do accord.
Deceit is his delight, and to beguile and mock
The simple hearts, which he doth strike with froward, diverse stroke.
He causeth the one to rage with golden burning dart ;
And doth allay with leaden cold again the other’s heart.
Hot gleams of burning fire, and easy sparks of flame,
In balance of unequal weight he pondereth by aim.
From easy ford, where I might wade and pass full well,
He me withdraws, and doth me drive into a deep dark hell ;
And me withholds where I am call’d and offer’d place,
And wills me that my mortal foe I do beseech of grace ;
He lets me to pursue a conquest well near won,
To follow where my pains were lost, ere that my suit begun.
So by these means I know how soon a heart may turn
From war to peace, from truce to strife, and so again return.
I know how to content myself in others lust ;
Of little stuff unto myself to weave a web of trust ;
And how to hide my harms with soft dissembling chere,
When in my face the painted thoughts would outwardly appear.
I know how that the blood forsakes the face for dread ;
And how by shame it stains again the cheeks with flaming red.
I know under the green, the serpent how he lurks ;
The hammer of the restless forge I wot eke how it works.
I know, and can by rote the tale that I would tell ;
But oft the words come forth awry of him that loveth well.
I know in heat and cold the lover how he shakes ;
In singing how he doth complain ; in sleeping how he wakes.
To languish without ach, sickless for to consume,
A thousand things for to devise resolving all in fume.
And though he list to see his lady’s grace full sore ;
Such pleasures as delights his eye, do not his health restore.
I know to seek the track of my desired foe,
And fear to find that I do seek. But chiefly this I know,
That lovers must transform into the thing beloved,
And live, (alas ! who would believe ?) with sprite from life removed.
I know in hearty sighs, and laughters of the spleen,
At once to change my state, my will, and eke my colour clean.
I know how to deceive myself with others help ;
And how the lion chastised is, by beating of the whelp.
Far off I burn ; in both I waste, and so my life I lese.
I know how love doth rage upon a yielding mind ;
How small a net may take, and meash a heart of gentle kind :
Or else with seldom sweet to season heaps of gall ;
Revived with a glimse of grace, old sorrows to let fall.
The hidden trains I know, and secret snare of love ;
How soon a look will print a thought, that never may remove.
The slipper state I know, the sudden turns from wealth ;
The doubtful hope, the certain woe, and sure despair of health.
Об изменчивости, уколах и причудах любви
Проказливой любви превратности опасны:
Желания вразрез — и души не согласны.
Угоден ей обман, приятно насмехаться —
Сердца доверчивых сразить и забавляться.
Стрелою золотой в одно огонь вселяет,
В другое бьет свинцом и тотчас охлаждает.
Те искры ярче, это пламя — горячее…
Неравное она уравнивает — в цели.
Вот брод удобный путь мне легкий обещает —
Но с брода в темный ад любовь меня свергает.
Не даст дойти туда, где были бы мне рады —
Пошлет к врагу, и пресмыкаться будет надо.
От крепости, где отступать мне не пришлось бы,
Пошлет туда, где я отчаюсь раньше просьбы.
Любви приемы изучив, неплохо знаю,
Как скоро мир — войну и мир — война сменяют.
Чужим желанием умею утешаться,
Доверия у многих малым добиваться.
Умею боль скрывать обманчивым весельем,
Мысль ловко утаить притворным рассужденьем.
Мой опыт: быстро кровь от щек бежит со страха
И быстро со стыда вернется — алым знаком;
Не так уж трудно змейке в зелени укрыться,
Как вечный молот бьет — пришлось мне убедиться.
Я знаю, помню все, что милой я сказал бы —
Но коль любовь сильна, то речи наши слабы.
Влюбленный как больной в жару и холод бьется,
Он стонет, коль поет, коль спит — не в срок проснется.
Без хвори чахнет он, тошнит его до пищи,
И тысячи невзгод нарочно он изыщет.
Хоть, дамы видя красоту, он счастлив станет,
Но, взор свой усладив, здоровья не поправит.
Могу найти, где враг любимый след оставил,
Но я искать боюсь. Вот правило из правил:
В предмет любви влюбленный должен превращаться
И в жизни (верит кто?) от жизни отрекаться.
Я знаю в счастье вздох и смех среди печалей,
И вид, и нрав могу менять, чтоб чувств не знали.
Мне с помощью других себе солгать недолго;
Узнал, как порют льва — довольно высечь львенка.
Я испытал огонь, что холодом повеет,
Жар — от огня вдали; все зря; жизнь даром тлеет.
Любви забавно яростью карать смиренье,
Брать сетью небольшой то сердце, что добрее.
Иль желчи приступы мешать с внезапной сластью:
Знак милости один — и отошло ненастье.
Привязчива любовь: один лишь взгляд прекрасной
Запечатлеет мысль, что станет неотвязной.
Немного сбудется надежд тому, кто любит,
Но много будет зол. Здоровье — точно сгубит.
Перевод 09. 09. 2014
COMPLAINT OF A DYING LOVER
REFUSED UPON HIS LADY’S UNJUST MISTAKING OF HIS
WRITING.
IN winter’s just return, when Boreas gan his reign,
And every tree unclothed fast, as nature taught them plain :
In misty morning dark, as sheep are then in hold,
I hied me fast, it sat me on, my sheep for to unfold.
And as it is a thing that lovers have by fits,
Under a palm I heard one cry as he had lost his wits.
Whose voice did ring so shrill in uttering of his plaint,
That I amazed was to hear how love could him attaint.
‘ Ah ! wretched man,’ quoth he ; ‘come, death, and rid this woe ;
A just reward, a happy end, if it may chance thee so.
Thy pleasures past have wrought thy woe without redress ;
If thou hadst never felt no joy, thy smart had been the less.’
And rechless* of his life, he gan both sigh and groan :
A rueful thing me thought it was, to hear him make such moan.
‘Thou cursed pen,’ said he, ‘woe-worth the bird thee bare;
The man, the knife, and all that made thee, woe be to their share :
Woe-worth the time and place where I so could indite ;
And woe be it yet once again, the pen that so can write.
Unhappy hand ! it had been happy time for me,
If when to write thou learned first, unjointed hadst thou be.’
Thus cursed he himself, and every other wight,
Save her alone whom love him bound to serve both day and night.
Which when I heard, and saw how he himself fordid ;1
Against the ground with bloody strokes, himself e’en there to rid ;
Had been my heart of flint, it must have melted tho’ ;
For in my life I never saw a man so full of woe.
With tears for his redress I rashly to him ran,
And in my arms I caught him fast, and thus I spake him than :
‘ What woful wight art thou, that in such heavy case
Torments thyself with such despite, here in this desart place ?’
Wherewith as all aghast, fulfill’d with ire and dread,
He cast on me a staring look, with colour pale and dead :
‘ Nay, what art thou,’ quoth he, ‘that in this heavy plight
Dost find me here, most woful wretch, that life hath in despite ?’
‘ I am,’ quoth I, ‘but poor, and simple in degree ;
A shepherd’s charge I have in hand, unworthy though I be.’
With that he gave a sigh, as though the sky should fall,
And loud, alas ! he shrieked oft, and, ‘Shepherd,’ gan he call,
‘Come, hie thee fast at once, and print it in thy heart,
So thou shalt know, and I shall tell thee, guiltless how I smart.’
His back against the tree sore feebled all with faint,
With weary sprite he stretcht him up, and thus he told his plaint :
‘ Once in my heart,’ quoth he, ‘it chanced me to love
Such one, in whom hath Nature wrought, her cunning for to prove.
And sure I cannot say, but many years were spent,
With such good will so recompens’d, as both we were content.
Whereto then I me bound, and she likewise also,
The sun should run his course awry, ere we this faith forego.
Who joyed then but I ? who had this world;s bliss ?
Who might compare a life to mine, that never thought on this ?
But dwelling in this truth, amid my greatest joy,
Is me befallen a greater loss than Priam had of Troy.
She is reversed clean, and beareth me in hand,
That my deserts have given cause to break this faithful band :
And for my just excuse availeth no defence.
Now knowest thou all ; I can no more ; but, Shepherd, hie thee hence,
And give him leave to die, that may no longer live :
Whose record, lo ! I claim to have, my death I do forgive.
And eke when I am gone, be bold to speak it plain,
Thou hast seen die the truest man that ever love did pain.’
Wherewith he turned him round, and gasping oft for breath,
Into his arms a tree he raught, and said : ‘Welcome my death !
Welcome a thousand fold, now dearer unto me
Than should, without her love to live, an emperor to be.’
Thus in this woful state he yielded up the ghost ;
And little knoweth his lady, what a lover she hath lost.
Whose death when I beheld, no marvel was it, right
For pity though my heart did bleed, to see so piteous sight.
My blood from heat to cold oft changed wonders sore ;
A thousand troubles there I found I never knew before ;
‘Tween dread and dolour so my sprites were brought in fear,
That long it was ere I could call to mind what I did there.
But as each thing hath end, so had these pains of mine :
The furies past, and I my wits restor’d by length of time.
Then as I could devise, to seek I thought it best
Where I might find some worthy place for such a corse to rest.
And in my mind it came, from thence not far away,
Where Cressid’s love, king Priam’s son, the worthy Troilus lay.
By him I made his tomb, in token he was true,
And as to him belonged well, I covered it with blue.
Whose soul by angels’ power departed not so soon,
But to the heavens, lo ! it fled, for to receive his doom.
Жалоба умирающего влюбленного,
отвергнутого из-за того, что его возлюбленная не поняла его сочинений
Приблизилась зима, Борей вступил в права;
Велит Природа — сброшена увядшая листва.
С утра туманный день унынье предвещал.
Пастух, из стойла я пастись овечек выгонял.
Вдруг слышен громкий плач, безумному под стать …
И я смекнул: «Отвергнутый влюбленный плачет, знать».
Так тяжко горевал да жаловался он —
Вот до чего бывает страстью человек стеснен…
«Ах смерть, — кричит — приди, страданью дай конец,
Делам несчастного пошли заслуженный венец!
Вослед за счастием я горе лишь познал.
Не знал бы радости — так сильно в горе б не страдал». —
Небрежный к жизни, издает то вздох, то стон…
Мне, право, слушать было жаль, как жалуется он.
«Будь птица проклята, чье было то перо!
Нож проклят, что точил, тот проклят, кто точил его!
Будь проклят дом, где я творил, будь проклят час…
Ах, перья, что так пишут — снова проклинаю вас!
Увы тебе, рука! Спасла бы ты меня,
Когда б ты прежде отнялась, чем грамотен стал я!»
Так он себя и все на свете проклинал,
Лишь имени любимой госпожи не осквернял.
Когда я увидал, как он себя казнил,
О землю бился — жизнь охотно он бы отпустил —
Будь в сердце хоть кремень, и тот бы мягок стал:
Такого горя прежде никогда я не видал.
Заплакав, как и он, к нему я поспешил,
Обняв, остановил его и с ним заговорил:
«Кто ты, несчастный человек, что так скорбя,
В пустынном месте столь жестоко мучаешь себя?»
Тогда он, изумлен и с виду полн вражды,
Взглянул — а смерть уже дохнула на его черты.
«Скажи сперва, кто ты — тот, кто в годину зла
Нашел несчастного, кому жизнь трижды немила?»
«Простой я человек, и жизнь моя бедна.
Несу я службу пастуха, как не скромна она.»
Вздохнул он, будто ждал, что небо упадет;
Еще тоскливый крик — и он к себе меня зовет:
«Приди, и что скажу — в душе запечатлей.
Узнаешь, отчего страдаю без вины моей».
Без сил, он, прислонившись к дереву, стоял.
С трудом напрягся и свою мне жалобу сказал.
«Единый в жизни раз случилось мне любить.
Природа в ней смогла свое искусство изощрить.
Не помню, сколько лет мы в счастье провели;
Взаимное желаний исполнение нашли.
Клялись мы оба, рады были клятву дать
Быть верными, покуда солнце не поедет вспять.
Как я блажен, как горд блаженством был своим!
Кто мог бы счастие свое тогда сравнить с моим?
Но, слишком веря, что покорно счастье нам,
Потерю больше я понес, чем Трои царь Приам.
Вновь холодна, она писания мои
Зовет причиной, чтобы разорвать обет любви.
Оправдываясь, я прощенья не имел…
Теперь, пастух, сказал я все, что ты узнать хотел,
И мне позволь уйти: я жизнь напрасно длю.
О ком писал — увы! — той я прощаю смерть мою.
Когда умру — прошу, не бойся говорить:
Ты видел смерть вернейшего из тех, кто мог любить».
Он отвернулся, дерево в объятье сжал,
И задыхался: «Смерть, приди! Тебя недаром звал!
Приди! Стократ милее мне тебя принять,
Чем без ее любви народами повелевать».
Так с ним душа была в скорбях разлучена…
Ах, даме невдомек, кого утратила она!
Конец его потряс меня — кто не поймет?
Я думал: в состраданье сердце кровью изойдет.
То страшный жар, то злой озноб меня терзал:
Открылась тысяча мне бед, которых я не знал.
Меж жалостью и страхом был разорван я,
И взволновался так, что пробыл долго вне себя.
Страстям, как и всему, дано предел узнать.
Так и мое волненье в срок свой стало отступать.
Тогда я должен был обдумать и решить,
В каком достойном месте мертвого похоронить.
«Невдалеке влюбленный спит еще один»,
Припомнил я — «Троил, Приама благородный сын».
В знак верности страдальца рядом схоронил,
И, как приличен цвет был, синим я его укрыл.
По воле ангелов он, тотчас как ушел,
Взлетел на небеса и там свою судьбу нашел.
Перевод 10 — 11.09.2014
PRISONED IN WINDSOR, HE RECOUNTETH
HIS PLEASURE THERE PASSED.
SO cruel prison how could betide, alas,
As proud Windsor, where I in lust and joy,
With a Kinges son, my childish years did pass,
In greater feast than Priam’s sons of Troy.
Where each sweet place returns a taste full sour.
The large green courts, where we were wont to hove,1
With eyes cast up into the Maiden’s tower,
And easy sighs, such as folk draw in love.
The stately seats, the ladies bright of hue.
The dances short, long tales of great delight ;
With words and looks, that tigers could but rue ;
Where each of us did plead the other’s right.
The palme-play, where, despoiled for the game,
With dazed eyes oft we by gleams of love
Have miss’d the ball, and got sight of our dame,
To bait her eyes, which kept the leads above.
The gravel’d ground, with sleeves tied on the helm,
On foaming horse, with swords and friendly hearts ;
With chere, as though one should another whelm,
Where we have fought, and chased oft with darts.
With silver drops the mead yet spread for ruth,
In active games of nimbleness and strength,
Where we did strain, trained with swarms of youth,
Our tender limbs, that yet shot up in length.
The secret groves, which oft we made resound
Of pleasant plaint, and of our ladies’ praise ;
Recording oft what grace each one had found,
What hope of speed, what dread of long delays.
The wild forest, the clothed holts with green ;
With reins availed, and swift y-breathed horse,
With cry of hounds, and merry blasts between,
Where we did chase the fearful hart of force.
The void vales eke, that harbour’d us each night :
Wherewith, alas ! reviveth in my breast
The sweet accord, such sleeps as yet delight ;
The pleasant dreams, the quiet bed of rest ;
The secret thoughts, imparted with such trust ;
The wanton talk, the divers change of play ;
The friendship sworn, each promise kept so just,
Wherewith we past the winter night away.
And with this thought the blood forsakes the face ;
The tears berain my cheeks of deadly hue :
The which, as soon as sobbing sighs, alas !
Up-supped have, thus I my plaint renew :
‘ O place of bliss ! renewer of my woes !
Give me account, where is my noble fere ?
Whom in thy walls thou d[id]st each night enclose ;
To other lief 6 ; but unto me most dear.’
Echo, alas ! that doth my sorrow rue,
Returns thereto a hollow sound of plaint.
Thus I alone, where all my freedom grew,
In prison pine, with bondage and restraint :
And with remembrance of the greater grief,
To banish the less, I find my chief relief.
Заключенный в Виндзоре, Серрей вспоминает о
пережитых здесь удовольствиях
Как ты безрадостна, тюрьма моя —
Тот Виндзор, где я словно бы недавно
Был приближенным сына короля
В веселье большем, чем сыны Приама!
Где знал отрады, нынче — злой укор.
Вот те дворы, откуда мы, гуляя,
На «Башню девушек» бросали взор
И охали, влюбленным подражая.
Покоев пышность помню, прелесть дам,
Короткий пляс, что долго обсуждали,
Слова и взоры — тигр всплакнул бы сам,
Как мы друг друга в спорах защищали.
Играли в теннис мы, разоблачась,
И забывались в страстности стыдливой:
Мы мяч порой теряли, но стремясь
Удерживать подольше взгляд любимой.
Вот двор, покрытый гравием, где мы,
Взяв рукава на шлемы, в бой вступали.
Притворною враждой увлечены,
Мы здесь друг в друга дротики метали.
Луга в росы серебряных слезах,
Где, в ловкости и силе упражняясь,
Мы телом крепли в мужества делах,
Хоть и юнцы, вверх быстро устремляясь.
В укромных рощах разражались мы,
Приятным плачем и хвалами дамам,
Делились, что за милости даны,
Сказала «Скоро» или «Слишком рано».
Лес темный зеленью густой укрыт…
Опущен повод, дышит конь быстрее…
Собачий лай, веселый крик летит,
Все — по пятам пугливого оленя.
Средь стен, что голы ныне, в поздний час
Друзья ночлег в согласье разделяли.
Увы! как без печали вспомнить вас,
Те сны, что нас в блаженстве посещали…
Мы поверяли тайны, не боясь,
Беседы, шуток полные, струились,
Не преступали клятвы мы, клянясь —
Так в ночи зимние досуги длились.
Как вспомню я — кровь от лица бежит,
И дождь из слез мне щеки орошает.
Раз и другой мой всхлип тоски звучит,
И сетованье Виндзор оглашает:
«О место счастья, где теперь грущу!
Куда товарищ прежний мой сокрылся?
В твоих стенах его не отыщу…
Был мил он всем, мной — как родной ценился».
И эхо разделяет скорбь со мной,
Но только скорби крик мне возвращает…
И там, где со свободной рос душой,
Мне несвобода жизнь отягощает.
О горе большем мысль в себе ношу —
Так горе меньшее переношу.
Перевод 13.09. 2014
Примечания переводчицы.
В этих стихах Серрей вспоминает о своей дружбе в годы юности с Генри Фицроем, герцогом Ричмондом, незаконным сыном Генриха VIII. Подростками мальчики вместе жили в Виндзоре, так как Генри Фицрой находился под опекой отца Серрея Томаса Говарда, герцога Норфолка. Фицрой женился на сестре Серрея Мэри. Впоследствии находящийся в Виндзоре в тюремном заключении (1537 — 1539) Серрей с тоской вспоминает Генри Фицроя, рано умершего за год до того (1536).
Стихи насыщены бытовыми деталями, которые в перевод попали не все.
Под «Башней девушек» здесь имеется в виду часть замка, где обычно размещались покои придворных дам.
Источник The Works of Henry Howard Earl of Surrey and of sir Thomas Wyatt, by G.F. Nott — P. 348
… взяв рукава на шлемы… — имеется в виду, что они повязывали на рыцарские шлемы рукава своих дам сердца.
Источник — там же, P. 350.
chase the fearful hart of force - имеется в виду тип охоты сhasse ; forcer, когда зверя загоняли, а не застреливали.
Источник — там же, P. 352
…средь стен, что голы ныне… — предлагается два варианта этой строки в оригинале: The void vales eke, that harbour’d us each night и The void walls eke, that harbour’d us each night.
Void vales — это «пустые долины», void walls -» это пустые стены». В последнем случае имеется в виду, что со стен в покоях Виндзорского замка сняты гобелены, так как двор сейчас не здесь.
Источник — там же, P. 352 — 353.
Echo, alas ! that doth my sorrow rue — Здесь, предположительно, в разных изданиях претерпели изменения слова Eche stone, alas! (Каждый камень, увы!) Т.е. каждый камень сожалеет вместе с Серреем и возвращает его плач — эхом.
Источник — там же, P. 354.
Henry Howard, Earl of Surrey
THE MEANS TO ATTAIN A HAPPY LIFE.
MARTIAL, the things that do attain
The happy life, be these, I find :
The riches left, not got with pain ;
The fruitful ground, the quiet mind :
The equal friend, no grudge, no strife ;
No charge of rule, nor governance ;
Without disease, the healthful life ;
The household of continuance :
The mean diet, no delicate fare ;
True wisdom join’d with simpleness ;
The night discharged of all care,
Where wine the wit may not oppress :
The faithful wife, without debate ;
Such sleeps as may beguile the night.
Contented with thine own estate ;
Ne wish for Death, ne fear his might.
Мой перевод перевода:
Генри Говард, граф Серрей (из Марциала)
Где искать счастья
Где, Марциал, нам счастья взять…
Я думаю, что там живет,
Где, не горбатясь, сытым стать
Дадут, и ум тревог не ждет,
Где в помощь, не в помеху – друг,
Нет власти, чтоб над ней дрожать,
Где можно жить, забыв недуг,
Спокойно прочный дом держать.
Где без изысков вкус хорош,
Где мудрый и простак – одно,
Где в мире ночку проведешь,
И не вредит уму вино.
Где верная – не спорь! – жена,
Где ночи в сладких снах бегут,
Где участь лучше не нужна,
Где смерть ни кличут, ни клянут.
Перевод 03.03. 2015
(Перевод последней строки был рассчитан на оригинальность, но он почти наверняка уже встречается где-нибудь. «Кличут» и «клянут» — довольно популярная созвучная пара.
На одном сайте попался вариант Серрея, где имя Марциала было почему-то заменено на «My friend». Если зачем-нибудь нужно, такую замену можно сделать и в переводе: “Где, милый друг, нам счастья взять…» ).
То же самое стихотворение в моем украинском переводе: http://www.stihi.ru/2020/01/04/9453
Henry Howard, Earl of Surrey
OF THE DEATH OF SIR THOMAS WYATT.
DIVERS thy death do diversely bemoan :
Some, that in presence of thy livelihed
Lurked, whose breasts envy with hate had swoln,
Yield C;sar’s tears upon Pompeius’ head.
Some, that watched with the murd’rer’s knife,
With eager thirst to drink thy guiltless blood,
Whose practice brake by happy end of life,
With envious tears to hear thy fame so good.
But I, that knew what harbour’d in that head ;
What virtues rare were tempered in that breast ;
Honour the place that such a jewel bred,
And kiss the ground whereas the corpse doth rest ;
With vapour’d eyes : from whence such streams availe,1
As Pyramus did on Thisbe’s breast bewail.
1 Fall down.
Генри Говард, граф Серрей
На смерть сэра Томаса Уайета
Как ладили, таков и скорби лад:
Те, кто терялся, зависть зло лелея,
Покуда жив ты был, теперь скорбят,
Как будто Цезарь над главой Помпея.
Тем, кто, как душегуб, убийства ждал,
Невинной крови был бы рад напиться,
Кому иной конец мечту сломал,
Завидно, что к добру ты мог стремиться.
Но я мысль превосходную любил,
И чувств необычайность благородных, —
Поклон мой краю, где рожден ты был,
И поцелуй земле, где принял отдых.
Не осушиться искренним слезам:
Так плачу, как над Фисбою Пирам.
Перевод 11.03.2016
Не очень нужное примечание: Цезарь оплакивал смерть своего противника Помпея, которого убили, чтобы доставить Цезарю удовольствие. Пирам и Фисба — пара легендарных влюбленных, погибшая в результате трагического недоразумения (см. «Сон в летнюю ночь»).
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1010408
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 06.04.2024
Тепер переклала українською сценку Мері Сідні, в якій два пастухи вихваляють під видом Астреї, богині справедилості, Єлизавету I.
Оригінал:
Mary (Sidney) Herbert, Countess of Pembroke
A DIALOGUE BETWEEN TWO SHEPHERDS,
THENOT AND PIERS, IN PRAISE OF ASTRAEA
Thenot: I sing divine Astraea’s praise,
O Muses! Help my wits to raise
And heave my verses higher.
Piers: Thou needst the truth but plainly tell,
Which much I doubt thou canst not well,
Thou art so oft a liar.
Thenot: If in my song no more I show
Than heav’n, and earth, and sea do know,
Then truly I have spoken.
Piers: Sufficeth not no more to name,
But being no less, the like, the same,
Else laws of truth be broken.
Thenot: Then say, she is so good, so fair,
With all the earth she may compare,
Not Momus’ self denying.
Piers: Compare may think where likeness holds,
Nought like to her the earth enfolds –
I looked to find you lying.
Thenot: Astraea sees with wisdom’s sight,
Astraea works by virtue’s might,
And jointly both do stay in her.
Реклама
Piers: Nay, take from them her hand, her mind;
The one is lame, the other blind.
Shall still your lying stain her?
Thenot: Soon as Astraea shows her face,
Straight every ill avoids the place,
And every good aboundeth.
Piers: Nay, long before her face doth show,
The last doth come, the first doth go.
How loud this lie resoundeth!
Thenot: Astraea is our chiefest joy,
Our chiefest guard against annoy,
Our chiefest wealth, our treasure.
Piers: Where chiefest are, three others be,
To us none else but only she.
When wilt thou speak in measure?
Thenot: Astraea may be justly said
A field in flow’ry robe arrayed,
In season freshly springing.
Piers: That spring endures but shortest time,
This never leaves Astraea’s clime.
Thou liest, instead of singing
Thenot: As heavenly light that guides the day,
Right so doth thine each lovely ray
That from Astraea flyeth.
Piers: Nay, darkness oft that light enclouds,
Astraea’s beams no darkness shrouds.
How loudly Thenot lieth!
Thenot: Astraea rightly term I may
A manly palm, a maiden bay,
Her verdure never dying.
Piers: Palm oft is crooked, bay is low,
She still upright, still high doth grow.
Good Thenot leave thy lying.
Thenot: Then Piers, of friendship, tell me why
My meaning true, my words should lie,
And strive in vain to raise her?
Piers: Words from conceit do only rise,
Above conceit her honour flies;
But silence, nought can praise her.
Мій український переклад.
Мері Сідні Герберт, графиня Пембрук
Діалог пастухів Тено й Пірса в похвалу Астреї
Тено:
Астрею хочу я хвалить
І муз прошу: допоможіть!
Хай буде стиль прекрасним.
Пірс:
Ти правдоньку лише скажи
Й говорячи, не нагріши,
Бо брешеш дуже часто.
Тено:
Коли скажу не більше я,
Ніж небеса, земля, моря
Вже знають – щирість каже.
Пірс:
А зайвого не говори,
Лише що є, те і назви,
Бо збрешеш ти інакше.
Тено:
Вона – і добра, і ясна,
Їй пара – лиш земля сама.
І Момові – мовчати.
Пірс:
Шукать їй пари кличеш ти,
Та на землі нам не знайти.
Не можеш не брехати.
Тено:
Зір мудрості – в її очах,
Чесноти міць – в її ділах,
Вона обох єднає.
Пірс:
Без неї мудрість втратить зір,
Чеснота ж – міць свою, повір.
Брехня все не змовкає?
Тено:
Астреї досить глянуть раз,
Як зло втікатиме від нас,
Добра же більше стане.
Пірс:
Іще й не глянула вона,
Як при добрі ми і без зла.
Брехун не перестане!
Тено:
Найбільша радість в ній для нас,
Вона – найбільше із багатств,
Від лих нам охорона.
Пірс:
Де троє ці, є благо там,
Проте одна – все благо нам.
Стать чесним не завгодно?
Тено:
Астрея – це весна сама,
Мов квіти лугові – вона,
Весни оздоба перша.
Пірс:
Весна всміхнеться та мине,
Астрея серед нас живе.
Все не співаєш – брешеш.
Тено:
Як промінь сонця шле нам вись,
Так від Астреї світло скрізь,
Його прославмо влучно.
Пірс:
Та після сонця – темний час,
Астрея ж тьму жене від нас.
Як Тено бреше гучно!
Тено:
Астреї зовсім не старіть.
Так пальмам, лаврам зеленіть
Без віку, достеменно.
Пірс:
Дерева можуть не зрости,
Астрея ж прагне висоти.
Будь чесний, друже Тено!
Тено:
Мій друже Пірсе, та чому,
Слова – не ті, як не почну,
Всі марні намагання?
Пірс:
Від марнославства – слів потік,
Та вища честь її від них.
Їй похвала – мовчанням.
Переклад 02.04. 2024
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1010206
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 03.04.2024
Мій український переклад вірша 'THE DESCRIPTION OF COOKHAM' Eмілії Бассано Ланьє/Ланьєр, ймовірного прототипа "смаглявої леді сонетів".
Оригінал:
Aemilia Lanyer (1569–1645)
THE DESCRIPTION OF COOKHAM (COOK-HAM)
Farewell, sweet Cookham, where I first obtained
Grace from that grace where perfect grace remained,
And where the muses gave their full consent,
I should have power the virtuous to content;
Where princely palace willed me to indite
The sacred story of the soul’s delight.
Farewell, sweet place, where virtue then did rest,
And all delights did harbour in her breast;
Never shall my sad eyes again behold
Those pleasures which my thoughts did then unfold.
Yet you, great lady, mistress of that place,
From whose desires did spring this work of grace,
Vouchsafe to think upon those pleasures past
As fleeting worldly joys that could not last,
Or as dim shadows of celestial pleasures,
Which are desired above all earthly treasures.
Oh how, me thought, against you thither came
Each part did seem some new delight to frame!
The house received all ornaments to grace it,
And would endure no foulness to deface it.
The walks put on their summer liveries,
And all things else did hold like similes:
The trees with leaves, with fruits, with flowers clad,
Embraced each other, seeming to be glad,
Turning themselves to beauteous canopies
To shade the bright sun from your brighter eyes;
The crystal streams with silver spangles graced,
While by the glorious sun they were embraced;
The little birds in chirping notes did sing,
To entertain both you and that sweet spring,
And Philomela with her sundry lays,
Both you and that delightful place did praise.
Oh how, me thought, each plant, each flower, each tree
Set forth their beauties then to welcome thee:
The very hills right humbly did descend,
When you to tread upon them did intend,
And as you set your feet, they still did rise,
Glad that they could receive so rich a prize.
The gentle winds did take delight to be
Among those woods that were so graced by thee,
And in sad murmur uttered pleasing sound,
That pleasure in that place might more abound.
The swelling banks delivered all their pride,
When such a phoenix once they had espied.
Each arbour, bank, each seat, each stately tree,
Thought themselves honoured in supporting thee.
The pretty birds would oft come to attend thee,
Yet fly away for fear they should offend thee;
The little creatures in the burrow by
Would come abroad to sport them in your eye,
Yet fearful of the bow in your fair hand,
Would run away when you did make a stand.
Now let me come unto that stately tree,
Wherein such goodly prospects you did see:
That oak that did in height his fellows pass
As much as lofty trees, low growing grass;
Much like a comely cedar straight and tall,
Whose beauteous stature far exceeded all.
How often did you visit this fair tree,
Which, seeming joyful in receiving thee,
Would like a palm tree spread his arms abroad,
Desirous that you there should make abode;
Whose fair green leaves, much like a comely veil,
Defended Phoebus when he would assail;
Whose pleasing boughs did yield a cool fresh air,
Joying his happiness when you were there;
Where, being seated, you might plainly see
Hills, vales, and woods, as if on bended knee
They had appeared, your honour to salute,
Or to prefer some strange unlooked-for suit;
All interlaced with brooks and crystal springs:
A prospect fit to please the eyes of kings;
And thirteen shires appeared all in your sight:
Europe could not afford much more delight.
What was there then but gave you all content,
While you the time in meditation spent
Of their creator’s power, which there you saw,
In all his creatures held a perfect law;
And in their beauties did you plain descry,
His beauty, wisdom, grace, love, majesty.
In these sweet woods how often did you walk,
With Christ and his apostles there to talk,
Placing his holy writ in some fair tree,
To meditate what you therein did see:
With Moses you did mount his holy hill,
To know his pleasure, and perform his will;
With lovely David you did often sing,
His holy hymns to heaven’s eternal king,
And in sweet music did your soul delight,
To sound his praises, morning, noon, and night;
With blessed Joseph you did often feed
Your pined brethren, when they stood in need.
And that sweet lady sprung from Clifford’s race,
Of noble Bedford’s blood, fair stem of Grace,
To honourable Dorset now espoused,
In whose fair breast true virtue then was housed,
O what delight did my weak spirits find
In those pure parts of her well-framed mind;
And yet it grieves me that I cannot be
Near unto her, whose virtues did agree
With those fair ornaments of outward beauty,
Which did enforce from all both love and duty.
Unconstant fortune, thou art most to blame,
Who casts us down into so low a frame
Where our great friends we cannot daily see,
So great a difference is there in degree.
Many are placed in those orbs of state,
Parters in honour, so ordained by fate,
Nearer in show, yet farther off in love,
In which the lowest always are above.
But whither am I carried in conceit?
My wit too weak to conster of the great.
Why not? although we are but born of earth,
We may behold the heavens, despising death;
And loving heaven that is so far above,
May in the end vouchsafe us entire love.
Therefore, sweet memory, do thou retain
Those pleasures past, which will not turn again;
Remember beauteous Dorset’s former sports,
So far from being touched by ill reports,
Wherein myself did always bear a part,
While reverend love presented my true heart;
Those recreations let me bear in mind,
Which her sweet youth and noble thoughts did find;
Whereof deprived, I evermore must grieve,
Hating blind fortune, careless to relieve.
And you, sweet Cookham, whom these ladies leave,
I now must tell the grief you did conceive
At their departure, when they went away
How every thing retained a sad dismay;
Nay, long before, when once an inkling came,
Me thought each thing did unto sorrow frame:
The trees that were so glorious in our view,
Forsook both flowers and fruit, when once they knew
Of your depart; their very leaves did wither,
Changing their colours as they grew together.
But when they saw this had no power to stay you,
They often wept, though speechless could not pray you,
Letting their tears in your fair bosoms fall,
As if they said, why will ye leave us all?
This being vain, they cast their leaves away,
Hoping that pity would have made you stay;
Their frozen tops, like age’s hoary hairs,
Shows their disasters, languishing in fears;
A swarthy rivelled rind all over spread,
Their dying bodies half alive, half dead.
But your occasions called you so away,
That nothing there had power to make you stay;
Yet did I see a noble grateful mind,
Requiting each according to their kind,
Forgetting not to turn and take your leave
Of these sad creatures, powerless to receive
Your favour, when with grief you did depart,
Placing their former pleasures in your heart,
Giving great charge to noble memory,
There to preserve their love continually;
But specially the love of that fair tree,
That first and last you did vouchsafe to see,
In which it pleased you oft to take the air
With noble Dorset, then a virgin fair,
Where many a learned book was read and scanned
To this fair tree; taking me by the hand,
You did repeat the pleasures which had passed
Seeming to grieve they could no longer last;
And with a chaste yet loving kiss took leave,
Of which sweet kiss I did it soon bereave,
Scorning a senseless creature should possess
So rare a favour, so great happiness.
No other kiss it could receive from me,
For fear to give back what it took of thee;
So I, ingrateful creature, did deceive it
Of that which you vouchsafed in love to leave it;
And though it oft had given me much content,
Yet this great wrong I never could repent,
But of the happiest made it most forlorn,
To show that nothing’s free from fortune’s scorn,
While all the rest, with this most beauteous tree,
Made their sad consort, sorrow’s harmony.
The flowers that on the banks and walks did grow,
Crept in the ground, the grass did weep for woe.
The winds and waters seemed to chide together,
Because you went away they knew not whither;
And those sweet brooks that ran so fair and clear,
With grief and trouble wrinkled did appear.
Those pretty birds that wonted were to sing,
Now neither sing nor chirp nor use their wing,
But with their tender feet on some bare spray,
Warble forth sorrow, and their own dismay.
Fair Philomela leaves her mournful ditty,
Drowned in dead sleep, yet can procure no pity.
Each arbour, bank, each seat, each stately tree,
Looks bare and desolate now for want of thee,
Turning green tresses into frosty grey,
While in cold grief they wither all away.
The sun grew weak, his beams no comfort gave,
While all green things did make the earth their grave;
Each briar, each bramble, when you went away,
Caught fast your clothes, thinking to make you stay.
Delightful Echo, wonted to reply
To our last words, did now for sorrow die.
The house cast off each garment that might grace it,
Putting on dust and cobwebs to deface it.
All desolation then there did appear,
When you were going whom they held so dear.
This last farewell to Cookham here I give;
When I am dead thy name in this may live,
Wherein I have performed her noble hest,
Whose virtues lodge in my unworthy breast
And ever shall, so long as life remains,
Tying my heart to her by those rich chains.
Мій український переклад:
Емілія Бассано Ланьє/Ланьєр.
Опис Кукема
Прощай, мій любий Кукеме! Чимало
Благ дав мені ти: благодать я взнала.
Тут щиросердно музи побажали,
Щоб доброчесним я служити стала;
Палац звелів мені переказати
Святу історію, душі відраду.
Прощай, люб’язний краю, де чеснота
Жила і всі з’єднала насолоди.
Як сумно, що я не побачу більше
Красот, які уміли думку тішить.
Вам, господине, вам, шляхетна пані,
Вам, хто для блага надихнув писання,
Скажу: дозвольте нагадати радість,
Яка – земна, тому уже промчалась.
Її вважайте благ небесних тінню,
Що більше від земних дорогоцінні.
Здавалось: щойно прибули сюди ви,
Як всі вас тут оновленням зустріли.
Будинок одягнув нові прикраси,
Нічим не міг би викликать відрази.
Убрання літнє прийняли доріжки,
Все виявляло радість якнайбільшу.
Дерева пишні, гарні скрізь стояли,
Своїх сусідів ніжно обіймали,
Для вас так створюючи балдахіни,
Щоб захистить від сонця зір ваш дивний.
І чисті води сонечко торкало,
Воно їм срібні іскри дарувало.
Пісні пташки-малята щебетали,
Вас і Весну обох цим розважали.
І все нові співанки Філомели
Вас вихваляли й край благословенний.
Я думала, що кожна тут рослина
Для вас гарнішать прагне без упину.
Коли на пагорб ви зійти бажали,
Схилялись пагорби, вас зустрічали.
Приймали вас і знову піднімались,
І ношею прекрасною пишались.
Вітри ласкаві гостями ставали
В лісах, що ви відвідувать бажали.
Їх спів сумний ми слухали охоче,
Що буде втіха ще, він нам пророчив.
Високий берег вочевидь пишався
Чудовим феніксом, що тут з’являвся.
Бесідка кожна і доріжка, лава
Приймати вас за честь вважала явно.
Пташки, щоб послужити вам, з’являлись,
Та, щоб вас не образити, ховались.
Тваринки нору, де жили, лишали,
Захоплюючись, перед вами грали.
Та, перелякані, ховались хутко,
Як бачили що ви йдете із луком.
Тепер - про дерево, що ми любили:
Від нього вид, мов диво, ми хвалили.
То дуб. Дуби йому не рівня інші:
Так завжди дерево за трави вище.
Мов кедр стрункий, він гарний був, помітний,
Від нього нижчі всі були сусіди.
Ходили часто ви до цього дуба,
Йому ж було вас зустрічати любо.
Мов пальма, щедро простягав він віти,
Вас кликав в тінь: присядьте, відпочиньте!
Зелене листя покрив надавало:
Від Феба нападів вас захищало.
І віти прохолоду навівали –
Так радість вас приймати виражали.
Тут сидячи, ви краєм милувались.
Ліси і гори, й доли наближались,
Вклоняючись – щоб висловить повагу,
Чи навіть попросити про увагу.
Річки створили милий візерунок…
Монархів би потішив цей малюнок.
Ви графства бачили, числом – тринадцять.
Європою не довше милуватись.
Все в цих місцях вас розважать бажало,
Допоки міркування вас займало
Про силу їх Творця. Вам відкривалась
Творінь побачених всіх досконалість.
У їх красі Господні вам явились
Могуття й мудрість, і краса, і милість.
Так часто, як у лісі ви гуляли,
З Христом, з апостолами розмовляли.
І на деревах вислови біблійні
Писали ви, до роздумів прихильні.
З Мойсеєм піднімались ви на гору,
Щоб взнать і здійснювать Господнє слово.
Також співали спільно із Давидом
Царю небесному святі ви гімни.
Вам музика давала мир душевний,
І Бога ви хвалили повсякденно.
І з Йосипом братів ви годували,
Від голоду нужденних рятували.
Ще Кліффорда дочка, та мила пані,
Нащадок Бедфордів, була там з вами.
Шляхетний Дорсет – чоловік їй нині.
В красуні цій чесноту справжню чтили.
Мій дух слабкий відкрити був щасливий,
Що гострий розум може буть цнотливий.
Шкода мені, що з нею розлучилась,
Бо так у ній чесноти долучились
До дивної краси, принади зовні,
Що всі служить хотіли їй з любові.
Та долі це мінливої провина,
Що ми звання низького. Це причина
Зі знатним товариством розставатись,
Щоб у званнях різниці – зберігатись.
Чимало тих, кого стан розділяє,
Місця для всіх нас доля призначає.
Буває нам чужий за рангом ближчий.
Чий жереб скромний – той в любові вищий.
Проте навіщо вільно так міркую?
Шляхетних розуму не осягну я.
Розлука нащо? По землі ступаєм,
До неба дивлячись; смерть зневажаєм.
Хоч високо воно, нас любить небо,
Нам може дать любов безмежну, певну.
Тому прошу я пам’ять зберігати
Ті радості, яким знов не бувати,
Те, як прекрасна Дорсет забавлялась, -
Тут чутка зла ніколи не з’являлась.
Я завжди товариство їй складала,
Я - справжня, як любила й шанувала.
Хай пам’ятатиму її розваги –
Плід юності і до чеснот уваги.
Сумую, що їх вже не поділяю.
Сліпа то доля, мучає без жалю.
Мій любий Кукеме, час пригадати
Мені, як згодом став ти сумувати
З від’їздом пань. Коли їх тут не стало,
Для всіх печальне сум’яття настало.
Лиш натяк пролунав, що їдуть швидко,
Як всі тутешні засмутились гірко.
Дерева, що красою так пишались,
Убрання скинули, коли дізнались,
Що їдете ви. Їх посохло листя,
Від розставання колір їх змінився.
Як бачили, що вас не вдасться вмовить,
То плакали, нездатні до розмови.
Роняли слізоньки на ваші груди,
Немов питали: «Чом йдете ви, люди?»
Було даремно – й з листям розставались,
Надію мали: втримає вас жалість.
Ударило морозом їх вершини –
Отак стражденні наче посивіли.
А ще кора їх темна опадала…
До ще живих загибель ближча стала.
Проте турботи закликали владно,
Усі, хто вас благав, благали мирно.
Та ви шляхетну вдачу проявили,
Як слід, тутешніх всіх нагородили.
Ви не забули попрощатись з тими,
Хто був тепер служити вам безсилий,
Проте, як готувались до від’їзду,
Звеліли серцю їх обняти міцно,
Щоб служників усіх вам вшанувати,
Їх в пам’яті назавжди зберігати.
Найбільше – дерево, яке любили.
До нього спершу й на кінець прийшли ви,
Коли прощалися. Гуляли втішно
Тут ви і Дорсет, в час той незаміжня.
Ви ще чимало вчених книг відкрили
Під деревом оцим; мене взяли ви
За руку і охоче пригадали
Приємності, які тут полишали.
Тоді цілунок чистий і з любов’ю
Ви залишили дереву, та скоро
Я відняла його: все має межі,
А тут таку відзнаку ствол одержав!
Я більше дерева не цілувала,
Того, що забрала, не повертала.
І, хоч сердечно каятись я вмію,
Про справу чорну цю не пожалію.
Щасливця я до суму спонукала,
Що всі підвладні долі, нагадала.
Як дуб прекрасний цей, усе журилось,
Співзвучності печалі підкорилось.
Доріжок квіти вже не прикрашали –
Як і трава в сльозах, на землю впали.
Вітри і води разом вас сварили
За те, що ви пішли і їх лишили.
Струмки мутніли у журбі великій,
Вже не блищали – прийняли морщинки.
Пташки-малята вже не щебетали
І навіть як звичайно не літали.
Бідненькі, на гілках сиділи голих,
Лунали трелі їх мов пісня горя.
Прекрасна Філомела спів забула:
Розжалобити не могла й заснула.
Бесідка кожна і доріжка, лава
Вас втратити вважали лихом явно.
Що зелено було, те посивіло,
В холоднім горі впав лист одряхлілий.
Вже сонце втратило колишню силу,
Рослини готувались до могили.
Колючий кущ, як ви його минали,
Молив, чіплявся, щоб не полишали.
Ми чули відповіді Ехо-німфи –
Тепер не стало і її від лиха.
Будинок з себе зняв тепер прикраси,
Зродили павутиння й бруд відразу.
Місця відради в розпачі постали,
Як ви пішли – так вас тут шанували.
Я Кукему «прощай!» кажу востаннє,
Як вмру, він жить в рядках не перестане.
Тієї тут здійснила я веління,
Чиїм чеснотам віддана, негідна,
Й до кого буду все життя прикута,
Бо ланцюгів цих вже не розімкнути.
Переклад 27.03. – 01.04. 2024
Шляхетна пані - покровителька Емілії леді Маргарет Расселл, у шлюбі Кліффорд, графиня Камберленд. Дочка Кліффорда, Дорсет - її дочка леді Анна.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1010119
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 02.04.2024
Одна из самых популярных шотландских баллад. Колыбельную своему ребенку поет женщина, оставленная его отцом. Много куплетов могут исполняться в любой последовательности.
Balow — колыбельная (шотл).
Оригинал (взят здесь
http://www.musicanet.org/robokopp/scottish/balowmyb.htm;
есть еще другие варианты текста):
Lady Ann Bothwell's Lament
from Child, vol. 4, Early Edition
Balow, my boy, ly still and sleep,
It grieves me sore to hear thee weep,
If thou'lt be silent, I'll be glad,
Thy mourning makes my heart full sad.
Balow, my boy, thy mother's joy,
Thy father bred one great annoy.
Chorus:
Balow, my boy, ly still and sleep,
It grieves me sore to hear thee weep.
2. Balow, my darling, sleep a while,
And when thou wak'st then sweetly smile;
But smile not as thy father did,
To cozen maids, nay, God forbid;
For in thine eye his look I see,
The tempting look that ruin'd me.
Chorus:
3. When he began to court my love,
And with his sugar'd words to move,
His tempting face, and flatt'ring chear,
In time to me did not appear;
But now I see that cruel he
Cares neither for his babe nor me.
Chorus:
4. Fareweel, fareaeel, thou falsest youth
That ever kist a woman's mouth.
Let never any after me
Submit unto thy courtesy!
For, if hey do, O! cruel thou
Wilt her abuse and care not how!
Chorus:
5. I was too cred'lous at the first,
To yield thee all a maiden durst.
Thou swore for ever true to prove,
Thy faith unchang'd, unchang'd thy love;
But quick as thought the change is wrought,
Thy love's no mair, thy promise nought.
Chorus:
6. I wish I were a maid again!
From young men's flatt'ry I'd refrain;
For now unto my grief I find
They all are perjur'd and unkind;
Bewitching charms bred all my harms; -
Witness my babe lies in my arms.
Chorus:
7. I take my fate from bad to worse,
That I must needs be now a nurse,
And lull my young son on my lap:
From me, sweet orphan, take the pap.
Balow, my child, thy mother mild
Shall wail as from all bliss exil'd.
Chorus:
8. Balow, my boy, weep not for me,
Whose greatest grief's for wronging thee.
Nor pity her deserved smart,
Who can blame none but her fond heart;
For, too soon tursting latest finds
With fairest tongues are falsest minds.
Chorus:
9. Balow, my boy, thy father's fled,
When he the thriftless son has played;
Of vows and oaths forgetful, he
Preferr'd the wars to thee and me.
But now, perhaps, thy curse and mine
Make him eat acorns with the swine.
Chorus:
10. But curse not him; perhaps now he,
Stung with remorse, is blessing thee:
Perhaps at death; for who can tell
Whether the judge of heaven or hell,
By some proud foe has struck the blow,
And laid the dear deceiver low?
Chorus:
11. I wish I were into the bounds
Where he lies smother'd in his wounds,
Repeating, as he pants for air,
My name, whom once he call'd his fair;
No woman's yet so fiercely set
But she'll forgive, though not forget.
Chorus:
12. If linen lacks, for my love's sake
Then quickly to him would I make
My smock, once for his body meet,
And wrap him in that winding-sheet.
Ah me! how happy had I been,
If he had ne'er been wrapt therein.
Chorus:
13. Balow, my boy, I'll weep for thee;
Too soon, alake, thou'lt weep for me:
Thy griefs are growing to a sum,
God grant thee patience when they come;
Born to sustain thy mother's shame,
A hapless fate, a bastard's name.
Chorus:
(Balow, my Babe) Жалоба леди Анны Босуэлл
Усни, не плачь, мое дитя:
коль плачешь ты, страдаю я.
Довольна, если мирно спишь,
грущу с тобой, когда грустишь.
Усни, родной, не надо слез;
отец твой горе мне принес...
[Припев]:
Усни, усни,
Усни, сыночек мой, усни... (2 раза)
Усни, любимый, не вертись,
когда проснешься — улыбнись.
Не так, как улыбался лжец,
мой соблазнитель, твой отец.
Запал мне в сердце взгляд лихой, —
тот взгляд, что так похож на твой ...
[Припев]
Когда любви моей просил,
был нежен, счастье мне сулил...
Я на уловки поддалась,
в час нужный не остереглась,
и каюсь я: отец твой злой
совсем не любит нас с тобой.
[Припев]
Прощай, красавчик-молодец,
отрада девичьих сердец!
Но пусть на нежные слова
впредь не поддастся ни одна!
Чтоб слез обиды ей не лить,
моей судьбы не повторить.
[Припев]
Я так доверчива была,
что чести я не берегла,
а ты мне клялся верным быть,
вовек любви не изменить.
Но скоро клятвы позабыл —
любви твоей и след простыл.
[Припев]
Теперь была бы я мудрей,
не слушала мужских речей.
Одно коварство вижу в них—
причину горестей моих.
От лживых чар — моя тоска
да этот крошка на руках.
[Припев]
Мне доля — малыша качать,
кормить его и утешать.
Усни, сиротка дорогой,
я нянькой сон лелею твой.
Одна я буду горевать,
надежду счастья отвергать.
[Припев]
Не плачь, сынок мой, обо мне:
твоя печаль всего больней.
Знай: слез твоих не стоит мать,
себя ей впору обвинять.
Забыла, глупая, она:
красны слова — душа черна.
[Припев]
Отец твой денег не считал,
протратился да прочь бежал.
О клятве позабыл своей —
война ему семьи милей.
Стыда узнает глубину,
когда его я прокляну!
[Припев]
Но, может, он среди невзгод
тебе благословенье шлет?
Иль, может быть, судьбы рука
направила удар врага?
И под жестокой битвы гром
обманщик милый был сражен?
[Припев]
Как я бежала бы к нему!
Он искупил свою вину.
Я вижу: раненый лежит
и имя милое твердит.
Лукавить в горе не хочу:
я не забуду, но прощу.
[Припев]
Быть может, нет у них холстов,
чтоб перевязывать бойцов?
Тогда б рубашку я сняла
и на бинты разорвала...
Ах, на себя теперь пенять:
не так бы милого ласкать...
[Припев]
Ты мать свою прости, дитя:
удел нелегкий ждет тебя.
Бед много на твоем пути —
дай Боже силы их снести.
Не можешь хвастаться отцом,
жить должен с матери стыдом.
[Припев]
Перевод 18.02.2014.
В версии, которую исполняют the Baltimore Consort and Custer La Rue есть еще такая строфа (заключительная):
I cannot choose but love him still,
Although that he bath done we ill,
For he hath stolen away my heart,
And from him it cannot depart;
In well or wo, where ere he go,
I'll love him though he be my foe.
Хоть мог он зло нам причинить,
все ж я должна его любить.
Раз сердце отдала ему —
уже назад не отниму.
Будь близко он иль далеко,
будь он мой враг — люблю его.
Усни, усни,
Усни, сыночек мой, усни... (2 раза)
Перевод 11.03.2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1010054
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 01.04.2024
Очень известная английская песня примерно из 1590-х годов. Мелодия у нее прелестная, а слова — скабрезные. Хитрец соблазняет простушку. Но шуточные и непристойные песни — тоже полноправный жанр, внесший вклад в историю культуры (нужно ли об этом напоминать?)
Это не перевод в собственном смысле, а зарифмованный русский текст, который должен в общем передавать содержание и попадать в мелодию. Мне стало интересно, могу ли я это сделать.
Текст неполный — без двух куплетов — и не такой смешной, как оригинал. (Все-таки я не умею остроумно переводить непристойности).
На Youtube можно найти клипик и одноименный альбом the Baltimore Consort'a, где эта песня в самом конце.
Watkin's Ale (Mother Watkin's Ale)
A Ditty delightfull of mother Watkins ale,
A warning wel wayed, though counted a tale.
1. There was a maid this other day,
And she would needs go forth to play;
And as she walked she sithd and said,
I am afraid to die a mayd.
With that, behard a lad,
What talke this maiden had,
Whereof he was full glad,
And did not spare
To say, faire mayd, I pray,
Whether goe you to play?
Good sir, then did she say,
What do you care?
For I will, without faile,
Mayden, giue you Watkins ale;
Watkins ale, good sir, quoth she,
What is that I pray you tel me?
2. Tis sweeter farre then suger fine,
And pleasanter than muskadine;
And if you please, faire mayd, to stay
A little while, with me to play,
I will giue you the same,
Watkins ale cald by name,--
Or els I were to blame,
In truth, faire mayd.
Good sir, quoth she againe,
Yf you will take the paine,
I will it not refraine,
Nor be dismayd.
He took this mayden then aside,
And led her where she was not spyde,
And told her many a prety tale,
And gaue her well of Watkins ale.
3. Good sir, quoth she, in smiling sort,
What doe you call this prety sport?
Or what is this you do to me?
Tis called Watkins ale, quoth he,
Wherein, faire mayd, you may
Report another day,
When you go forth to play,
How you did speed.
Indeed, good sir, quoth she,
It is a prety glee,
And well it pleaseth me,
No doubt indeed.
Thus they sported and they playd,
This yong man and this prety mayd,
Vnder a banke whereas they lay,
Not long agoe this other day.
4. When he had done to her his will,
They talkt, but what it shall not skill;
At last, quoth she, sauing your tale,
Giue me some more of Watkins ale,
Or else I will not stay,
For I must needs away,--
My mother bad me play,--
The time is past;
Therfore, good sir, quoth she,
If you haue done with me.
Nay, soft, faire maid, quoth he,
Againe at last
Let vs talke a little while.
With that the mayd began to smile,
And saide, good sir, full well I know,
Your ale, I see, runs very low.
5. This yong man then, being so blamd,
Did blush as one being ashamde;
He tooke her by the midle small,
And gaue her more of Watkins ale;
And saide, faire maid, I pray,
When you goe forth to play,
Remember what I say,
Walke not alone.
Good sir, quoth she againe,
I thanke you for your paine,
For feare of further staine,
I will be gone.
Farewell, mayden, then quoth he;
Adue, good sir, againe quoth she.
Thus they parted at last,
Till thrice three months were gone and past.
6. This mayden then fell very sicke,
Her maydenhead began to kicke,
Her colour waxed wan and pale
With taking much of Watkins ale.
I wish all maydens coy,
That heare this prety toy,
Wherein most women ioy,
How they doe sport;
For surely Watkins ale,
And if it not be stale,
Will turne them to some bale,
As hath report.
New ale will make their bellies bowne,
As trial by this same is knowne;
This prouerbe hath bin taught in schools,--
It is no iesting with edge tooles.
7. Thrise scarcely changed hath the moon,
Since first this pretty tricke was done,
Which being harde of one by chance,
He made thereof a country dance;
And, as I heard the tale,
He cald it Watkins ale,
Which neuer will be stale,
I doe beleeue;
This dance is now in prime,
And chiefly vsde this time,
And lately put in rime.
Let no man greeue
To heare this merry iesting tale,
That which is called Watkins ale;
It is not long since it was made,--
The finest flower will soonest fade.
8. Good maydes and wiues, I pardon craue,
And lack not the which you would haue;
To blush it is a womans grace,
And well becometh a maidens face,
For women will refuse
The thing that they would chuse,
Cause men should them excuse
Of thinking ill;
Cat will after kind,
All winkers are not blind,--
Faire maydes, you know my mind,
Say what you will.
When you drinke ale beware the toast,
For therein lay the danger most.
If any heere offended be,
Then blame the author, blame not me.
Finis.
"Мамашин эль"
Английская непристойная песня из времен Ренессанса
С тем самым элем забавное приключенье,
под видом сказки — нравоученье
1.
Когда-то девушка жила.
Она раз на гулянье шла
и так вздыхала на ходу:
"Боюсь, что девушкой умру".
Услышал молодец, испытанный хитрец,
решился удалец
ее утешить:
— День добрый, барышня, выслушайте меня:
верно, сумею я
вас потешить.
Хочу недалеко отсель
вам предложить "мамашин эль".
— "Мамашин эль" ? Не знаю я ..
Не будет крепко для меня?
2.
— Скажу без лишних вам прикрас:
на свете нету слаще яств.
Пожалуй, сахарный пирог —
и тот сравнить бы с ним не мог.
Нет ни вкусней его, ни веселей его,
и у меня его
слишком много.
Коль захотите знать, малость себе забрать,
сможете оказать
мне подмогу.
— Ах, сударь, я ничуть не прочь
вам по-хорошему помочь.
Там, где никто их не видал,
довольно эля он ей дал.
3. (4)
Его желанье улеглось,
по вкусу дело ей пришлось,
и говорит она ему:
— Еще дай порцию одну!
Как задержалась я, ведь дома ждут меня!
Медлить не смею я —
поскорее!
Коль кто увидит нас, мать трепку мне задаст,
я ухожу сейчас, —
ну, живее!
— Разве мы так спешим?
Поговорим да полежим...
— Какой ты жадина теперь ...
Небось иссяк "мамашин эль"!
4. (5)
Он обвиненья не стерпел,
как от бесчестья покраснел,
сильней ее в объятьях сжал,
еще немножко эля дал.
— Прощай, душа моя, да слушайся меня:
бойся ты, как огня,
незнакомых.
Отныне стань умна, впредь не гуляй одна —
избегнешь ты тогда
бед суровых.
— Спасибо, сударь, за совет.
Любезней кавалера нет.
Мы с вами потрудились всласть.
Забава по сердцу пришлась.
5. (6)
Успело время пролететь,
и стала девушка бледнеть,
и пояс у нее высок:
"Мамашин эль" пошел ей впрок.
Стоит вам, скромницы, обеспокоиться,
от этой вольницы
воздержаться.
Эль, коли не вода, вовсе не без вреда,
и от него беда
может статься.
Эль до добра не доведет:
раздует вам большой живот.
Ведь с малых лет учились вы:
где розы есть, там есть шипы.
6. (8)
Прошу, сударыни, простить:
мужчина рад вам угодить.
Краснеете? — что ж, в добрый час:
румянец украшает вас.
Все вы куражитесь, строгими кажетесь,
сперва откажетесь,
хоть вам мило.
Но вам не скрыть проказ: мужчины знают вас,
долго дурачить нас
вы не в силах.
За элем бойтесь пирожка:
вот тут опасность велика.
Коль не по нраву песнь моя,
вини поэта — не меня!
Перевод 23.01.2014 — 24. 01.2014.
Примечание переводчицы: оригинальное название ("Эль мамаши Уоткин") напоминает о том, что когда-то настоящий эль варили по домам хозяйки.
Из-за строчки "and lack not the which you would haue" я решила, что песня задумана исполняться от лица мужчины. Но я слышала только женские исполнения. Поэтому вот еще перевод последнего куплета, рассчитанный на то, что поет женщина (кому-нибудь два варианта пригодятся).
Прошу, сударыни, простить:
не может эля много быть.
Краснеете? — что ж, в добрый час:
румянец украшает нас.
Все мы куражимся, строгими кажемся,
сперва откажемся,
хоть нам мило.
Но нам не скрыть проказ: мужчины знают нас,
долго дурить подчас
мы не в силах.
За элем бойтесь пирожка:
вот тут опасность велика.
Коль не по нраву песнь моя,
вини поэта — не меня!
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1010051
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 01.04.2024
І трохи музики
У одній шановній немузичній навчальній установі поставили у фойє рояль.
Першими про те, що вони помітили існування рояля, заявили ті, хто хотів не грати, а бренькати. Тому скоро на його кришку, залишену опущеною, лягли два аркуші паперу з текстом – написані від імені роялю прохання не бренькати, а грати, і не грати не під час перерв. Недостатньо підготовлені ентузіасти не відчепилися відразу, та їх цікавість зменшилася, хоча не можна сказати, щоб взагалі зникла. Та ті, хто не лише хотів, але й вмів грати, зрозуміли, що інструмент тут – для них,і пішли назустріч його очікуванням.
Звичайно в таких установах рояль може з’явитися в актовому залі, і його не надто часто чути. У цьому ж випадку рояль було надано всім, хто бажав, за умови, що його не ображають і не використовують, щоб заважати заняттям заради пустощів. І коли це покинуло здаватися дивним, перед заняттями й під час перерв розпочалися маленькі концерти. Гостями установи стали знамениті композитори. Шопен, Бетховен, Петро Чайковський і ті, кого ви згадали після «і», - які ніяк не поступаються їм за важливістю й любов’ю слухачів.
Коли підходиш до музичної школи, чути музику, яка лунає з класів – і твори, і вправи. Не завжди учні грають так, що вчителі задоволені. У немузичній школі можна почути фортепіано, якщо готується концерт. У обох випадках це звучання, з якого не обов’язково радіють слухачі, – те, що має бути, завжди або з причин, відомих з календаря. У немузичній вищій школі чути фортепіано часто – це несподіванка, бо за загальним уявленням головне призначення її інше. Тут повз рояль у фойє мають пробігати, поспішаючи кудись у справах, - але до нього підходять і з ним ведуть бесіду. Рояль дивує, навіть якщо вже звикли до того, що він стоїть у фойє і чекає на свого друга. Невідомо, хто саме буде цим другом, який зараз розбудить рояль до його радості, – хоча вже з’явилися ті, хто будить його регулярно. Невідомо, який саме композитор прийде разом з піаністом і наступний нагадає про себе студентам і викладачам.
І саме тоді, коли до рояля, і все частіше, стали підходити місцеві піаністи, стало зрозуміло: це прекрасно. За стінами може бути злива або, навпаки, така, що пригнічує, осіння спека. Попереду може бути нервовий день. У новинах (і не лише в них) може бути горе. А тут – музика. Ти проходиш повз вахту, вітаєшся, може, береш ключ, йдеш до ліфту або до сходів, - а тебе зустрічає піаніст, який грає для себе, але й для всіх нас, хто крізь п’єсу проходить.
Хочеш вірити, що, поки ця музика є, все те, що крім неї – переборне.
А тих, хто недовго побренькає і піде від роялю, тому що у них цікавість зникне, - їх теж можна пускати до нього іноді. Після них підійдуть і інші. Вони затримаються довше і повернуться.
Про музикантів. Можна, мабуть що, визнати, що підходити ось так до роялю – справа ризикована. Ти граєш – отже, відкриваєш свої таємниці. Досі ти була однією з багатьох дівчат на лекції, ти був одним з юнаків у їдальні, а тепер ти – той, хто вчора після третьої пари грав Шопена. І дещо розповів про себе навіть тим, хто не знає твого імені.
Ви мені заперечите, і цілком обґрунтовано, що рояль не має жебрачити – чекати на кого завгодно, щоб той підійшов і торкнувся його клавішів як завгодно. Та рояль так само допомагає виявити не лише музичні смаки тих, хто на ньому грає, але й ледарів, недбайливих, презирливих. Є ті, хто його дражнить, але є й ті, хто згодом його жаліє. І саме завдяки цим другим стало зрозуміло, наскільки це добре, коли всіх зустрічає рояль.
Одного разу почало відбуватись те, що здавалося ще неочікуванішим, та було, коли подумати, закономірним. Піаністи стали грати свою музику.
Якось, коли я вже вирішила, що звикла до роялю, я почула музику, якої не знала, а мені вона сподобалась. Сказати «гарно» - мало, сказати «мрійливо» - теж, мабуть що, мало. Весна, розкрите вікно, і хтось поставив на підвіконня вазу з прозорого скла з весняними квітами. І на неї світить сонце. Ви дивитесь на неї і починаєте щось згадувати, милуватися. Те, що ви згадуєте – добре, і добре те, на що ви чекаєте в майбутньому. Це я собі уявила.
Мені було незручно переривати музиканта своїм питанням, та й він сам, здається, не був радий, що його зупинили. Він відповів мені й продовжив.
Від того часу мені захотілося, щоб з фойє довше не йшов рояль.
2018
[url="https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1005397"]Те ж саме російською.[/url]
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1009990
рубрика: Проза, Лірика кохання
дата поступления 31.03.2024
— На столе букет. О весне подумай:
Вот, цветы прислала тебе сама.
Не уединяйся с несветлой думой,
А весну приветствуй, хоть из окна.
Как же это просто: к нам входит солнце…
Отвечай ему, встреть его, не бойся!
— Что поделать: разве зима не долгой,
Разве слишком легкой для нас была?
Не зовем мы зиму всего лишь темной,
И не безмятежно весна светла.
Холод был тяжелым. Цветы — красивы.
О зиме я помню, к весне я выйду.
19.06.2018
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1009963
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 31.03.2024
Треугольником — мордашка,
Ты — домашняя дворняжка.
Как дружить с тобой — наука,
Озорница с мятым ухом!
Дать мне лапу не желаешь,
На пустую руку лаешь,
Но вкуснятинки ты просишь
И кусочек мяса ловишь.
Влезла сесть со мною рядом:
Недоверия не надо!
Ах, ты хочешь целоваться!…
Очень здорово, признаться…
Лапку дай! Еще разок!
Нежный, добрый ты дружок!
24.05.2018
Это была моя первая знакомая собака. Уже очень много лет назад.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1009911
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 30.03.2024
Когда бы был ты трагик, только трагик,
То вел бы роль, не нарушая правил.
О грусти прямо говорил с судьбой —
Но ты шутлив, и шутят над тобой.
Когда бы был ты комик, только комик,
И соглашался бы смешно, и спорил.
Веселье без помарок пусть берут —
Но ты вздохнул, и вслед тебе вздохнут.
Покажется: жизнь слишком грубо дразнит,
Подставив шутку там, где кстати — плач…
Но важно ей беречь разнообразье:
Коль весело, дверей в печаль не прячь.
15.02.2018
Две маски на стене: одна рыдает,
Одна, смеясь, обидчика пугает.
Двоим — атаки вместе отражать,
И плачущего — смеху поддержать.
28.02.2018
Иллюстрация: сувенирная композиция из греческих масок. С сайта сувенирного магазина: http://www.souvenirsfromgreece.com
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1009910
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 30.03.2024
Сочинитель в толпе
(мрачная шутка)
Сочинитель в толпе очень страшен:
Сочинений предметы ищет.
Он опишет тебя, но иначе
Чем ты есть — что представит, припишет.
То польстит он, а то — обижает,
Возомнив, что приметил слабость.
Редко правду в тебе угадает,
И нередко — тебе не в радость.
Риск — под взглядом его оказаться:
Персонажем каким-то станешь…
Как же быть с ним? — читать, не бояться.
Ведь и ты его сочиняешь.
Выбирают, с пристрастием судят,
Злят, не то признав настоящим…
Ты надейся: творцом он да будет,
По мотивам твоим творящим.
09.02.2018
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1009828
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 29.03.2024
(Про англійських поетів доби Відродження).
Де б щастя захотів поет шукать?
Насамперед, як звично, – у любові,
Хоч що вона несе – не можна знать,
До примх, до мук схиляється доволі.
У щирій безтурботності, яка
Початком низки горестей не стала б.
А має бути смерть – нехай швидка:
Тоді очікування не терзало б.
В розвагах з друзями чи у житті
Такому, де надмірного не прагнеш,
Де, що б не довелось тобі пройти,
Ти все ж сумління чисте зберігаєш.
Від пошуків таких слова лишились,
І їх повторювать ще не втомились.
28.03.2024
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1009757
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 28.03.2024
Из альбома the Baltimore Consort'a "A trip to Killburn — Playford tunes and their ballads" (1996). (Джон Плейфорд (John Playford (1623–1686/7), английский издатель, публицист и композитор, в 1651 г. издал учебник танцев The English Dancing Master, включавший танцевальные мелодии. Последующие издания сборника публиковались его преемниками).
Возвратившийся солдат хвастается ни в коем случае не выдуманными приключениями, а в настоящем ему жить почти не на что. Солдат родом из графства Кент, но, чтобы передать в переводе игру слов, на которой строится припев, указанием на место происхождения героя пришлось пожертвовать. :-)
The Joviall Broome man
(текст взят отсюда http://ebba.english.ucsb.edu/ballad/30105/xml)
EBBA ID: 30105
British Library Roxburghe 1.166-167View Raw XML
The Joviall Broome man:
OR,
A Kent street Souldiers exact relation,
Of all his Travels in Every Nation,
His famous acts are all shewne here,
As in this story doth appeare.
To the tune of slow men of London.
ROome for a Lad thats come from seas,
Hey jolly Broome-man,
That gladly now would take his ease,
And therefore make me roome man.
To France, the Netherlands, Denmark, Spaine,
Hey jolly Broome man,
I crost the seas, and backe againe,
And therefore make me roome man.
Yet in these Countries lived I,
Hey jolly Broome man,
And see many a valiant souldier dye,
And therefore give me roome man.
An hundred gallants there I kild,
Hey jolly Broome man.
And beside a world of bloud I spild,
And therefore make me roome man.
In Germany I tooke a towne,
Hey jolly Broome man,
I threw the walls there up side downe,
And therefore make me roome man.
And when that I the same had done,
Hey jolly Broome man,
I made the people all to run,
And therefore make, etc.
And when the people all were gone,
Hey, etc.
I held the towne my selfe alone,
And therefore, etc,
When valiant Ajax fought with Hector,
Hey, etc.
I made them friends with a bowle of Nectar,
And therefore, etc.
The Second Part. To the same tune.
WHen Saturne warrd against the Sun,
Hey, etc.
Then through my helpe the field he won,
And therefore, etc.
With Hercules I tost the Club,
Hey, etc.
I rold Diogenes in a Tub,
And therefore, etc,
When Tamberlaine overcame the Turke,
Hey, etc.
I blew up thousands in a worke,
And therefore, etc.
When Caesars pompe I overthrew,
Hey, etc.
Then many a Roman Lord I slew.
And therefore, etc.
When the Ammorites besiegd Rome wals,
Hey, etc.
I drove them backe with fiery balls,
And therefore, etc.
And when the Greekes besieged Troy,
Hey, etc.
I rescued off dame Hellens joy,
And therefore, etc.
And when that I had won this fame,
Hey, etc.
I was honord of all men for the same,
And therefore, etc.
At Tilbury Campe with Captaine Drake,
Hey, etc.
I made the Spanish Fleet to quake,
And therefore, etc.
At Hollands leaguer there I fought,
Hey, etc.
But there the service provd too hot,
And therefore, etc,
Then from the leaguer returned I,
Hey, etc.
Naked, Hungry, cold, and dry,
And therefore, etc.
But here I have now compast the Globe,
Hey, etc.
I am backe returnd as poore as Job,
And therefore, etc.
And now I am safe returned backe,
Hey, etc.
Heres to you in a cup of Canary Sacke,
And therefore, etc.
And now I am safe returned here,
Hey, etc.
Heres to you in a cup of English Beere,
And therefore, etc.
And if my travels you desire to see,
Hey, etc.
You may buyt for a peny heere of mee,
And hereafter make me roome man.
Песня солдата в таверне
История бывалого солдата
странствиями и свершениями богата.
В этой песне подробно вам
о своих подвигах расскажет он сам.
Пустите странника к столу —
споем да выпьем вместе! —
Скажу вам повесть не одну —
давайте-ка мне место.
Европу всю объездил я —
споем да выпьем вместе! —
Не раз переплывал моря —
давайте-ка мне место.
В тех землях, значит, я живал —
споем да выпьем вместе! —
Смерть храбрецов не раз видал —
давайте-ка мне место.
Отважных сотню там убил —
споем да выпьем вместе! —
Я вражью кровь частенько лил —
давайте-ка мне место.
В Германии я город взял —
споем да выпьем вместе! —
и стены крепкие взорвал —
давайте-ка мне место.
Когда затея удалась —
споем да выпьем вместе! —
вся вражья рать прочь унеслась —
давайте-ка мне место.
Остался город весь пустым —
споем да выпьем вместе! —
я удержал его один —
давайте-ка мне место.
Аякса с Гектором мирил —
споем да выпьем вместе! —
нектара кубок им налил —
давайте-ка мне место.
Сатурн как Солнце победил? —
споем да выпьем вместе! —
Ему я в этом удружил —
давайте-ка мне место.
С Гераклом палицей крутил, —
споем да выпьем вместе! -
И Диогена в бочку вбил —
давайте-ка мне место.
С Тимуром турка я сломил —
споем да выпьем вместе! —
Там много тысяч уложил —
давайте-ка мне место.
Когда же Цезаря сгубил —
споем да выпьем вместе! —
Немало римлян порешил —
давайте-ка мне место.
Рим варвары хотели взять —
споем да выпьем вместе! —
сумел их ядрами прогнать —
давайте-ка мне место.
А грек когда под Троей стал —
споем да выпьем вместе! -
Елену я опять украл —
давайте-ка мне место.
Большую славу заслужил —
споем да выпьем вместе! —
Меня вояка всякий чтил —
давайте-ка мне место.
Я с Дрейком обок воевал —
споем да выпьем вместе! —
Армаду в щепки разметал —
давайте-ка мне место.
Голландской лиге помогал —
споем да выпьем вместе! —
да недоволен службой стал —
давайте-ка мне место.
Тогда вернулся я домой —
споем да выпьем вместе! —
в тряпье, голодный да худой —
давайте-ка мне место.
Кругом всю землю обошел —
споем да выпьем вместе! —
но без гроша назад пришел —
давайте-ка мне место.
Зато живой вернулся я —
споем да выпьем вместе! —
Мадеры выпьем - ка, друзья! —
давайте-ка мне место.
За то, что голову сберег —
споем да выпьем вместе! —
пивца английского глоток! —
давайте-ка мне место.
Знать хочешь все мои пути —
споем да выпьем вместе! —
за карту пенни мне плати —
тогда уступишь место.
Перевод 17. — 18.03.2014.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1009619
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 27.03.2024
Песня композитора Вильяма Корниша (William Cornysh, (1465 - 1523)).
Вроде бы охотничья, но на самом деле охота здесь - эта метафора любовного преследования дамы двумя кавалерами.
Blow Thy Horn Hunter
Blow thy horn, hunter,
And blow thy horn on high!
There is a doe in yonder wood,
In faith she will not die:
Now blow thy horn, hunter,
Now blow thy horn, jolly hunter!
Sore this deer stricken is,
And yet she bleeds no whit;
She lay so fair, I could not miss,
Lord, I was glad of it:
Now blow...
As I stood under a band,
The deer shoff on the mead;
I struck her so that down she sank
But yet she was not dead.
Now blow...
There she go'th! See ye not,
How she go'th over the plain?
And if ye lust to gave a shot,
I warrant her barrain.
Now blow...
He to go and I to go,
But he ran fast afore;
I bade him shoot and strike the doe,
For I might shoot no more.
Now blow...
To the covert both they went,
For I found where she lay;
An arrow in her haunch she hent,
For faint she might not bray.
Now blow...
I was weary of the game,
I went to tavern to drink;
Now, the construction of the same--
What do you mean or think?
Now blow...
Here I leave and make an end
Now of this hunter's lore:
I think his bow is well unbent,
His bolt may flee no more.
Now blow...
Охотники
Рог бери, охотник,
Есть дело - не слова:
В лесу олениха лежит,
Хоть ранена - жива.
Труби-ка в рог громкий,
Да будь охотник ловкий!
Сильно ранена она,
А крови не видать.
Так хороша, лежит она...
Как можно упускать!
Труби-ка в рог громкий,
Да будь охотник ловкий!
Пока в укрытии стоял,
На луг она ушла ...
Стреляю: чуть не повалил,
Но все-таки - жива.
Труби-ка в рог громкий,
Да будь охотник ловкий!
Бей, не видишь? Вон она,
Вон, ходит на лугу...
Когда ее сумеешь взять,
Отдать ее могу.
Труби-ка в рог громкий,
Да будь охотник ловкий!
Он - за ней, и я - за ней,
Он первым побежал.
Его я целиться просил:
Уж сам стрелять устал.
Труби-ка в рог громкий,
Да будь охотник ловкий!
В укрытье прянула она,
И он ушел за ней.
Таки достал ее стрелой -
Уже не пикнуть ей...
Труби-ка в рог громкий,
Да будь охотник ловкий!
Сам я от игры устал,
Пошел винца попить.
Какой бы этой сказке смысл
Могли вы предложить?
Труби-ка в рог громкий,
Да будь охотник ловкий!
На этом кончу сказку вдруг
Об удалом стрельце.
Я думаю - разогнут лук
И стрелы вышли все.
Труби-ка в рог громкий,
Да будь охотник ловкий!
Перевод 26.08.2014
Примечания переводчицы. ' I warrant her barrain' - буквально означает "Ручаюсь, что она - не беременна". Это подтверждение , что соблюдены правила охоты, запрещавшие преследовать беременную самку. В данном контексте означает также, что правила "честного ухаживания" кавалеров за дамой соблюдены.
Согласно толковым словарям русского языка, самка оленя правильно называется "оленУха", однако наличие формы "олениха" признал словарь ударений; она также довольно широко распространена в художественной литературе.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1009617
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 27.03.2024
Дружбы, дружбы, начинаетесь ли со слез,
Если был чужак — и жалость принес?
Но когда жизнь окрепнуть затем не мешала,
Вам приятнее помнить с улыбки начало.
28.12.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1009524
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 26.03.2024
«Без слез проигрывать учись —
Придут победы неизбежно».
От этих слов не отвернись,
Но все же повторяй их реже.
16.12.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1009523
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 26.03.2024
Сравнить ли красивейшие города
C известнейшими cреди них?
Со столицами, мегаполисами…
Эти заслуженно хвалимы всегда,
Но пускай не затмят других.
Каждый ждет, что смогут его замечать
За то, каким хочет он быть.
Подражатель открытый позорится.
Декораций сказок — и не сосчитать,
Что за сказка — еще спросить.
А все же сравним их: различья видны —
Так помнятся лица четче.
А если мы схожестью поражены —
В них дух поселился общий.
09.12.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1009436
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 25.03.2024
Тебе говорили, что память ты, домик?
Прохожий увидел тебя, как художник.
Тебя он не пишет — он воображает,
Что сам сочинит, тем тебя награждает.
Рассказом о жизни украсить он хочет
Скат крыши, окно твое или балкончик.
Людей он представит твоих, как сумеет, —
Свой отблеск представленный с ними поселит.
По опыту — вымыслы. Сложатся рядом,
И создан портрет твой из творческих взглядов.
А ты их хранишь, собираешь их вволю,
Хоть помнишь: укрыто под кровлей другое.
И рад ты, когда среди вымыслов все же
Часть жизни твоей угадает прохожий.
5.12.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1009435
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 25.03.2024
Оригінал:
Sir Edward Dyer (1543 - 1607)
I Would And I Would Not
I would it were not as it is
Or that I cared not yea or no;
I would I thought it not amiss,
Or that amiss might blameless go;
I would I were, yet would I not,
I might be glad yet could I not.
I could desire to know the mean
Or that the mean desire sought;
I would I could my fancy wean
From such sweet joys as Love hath wrought;
Only my wish is least of all
A badge whereby to know a thrall.
O happy man which dost aspire
To that which simile thou dost crave!
Thrice happy man, if thy desire
May win with hope good hap to have;
But woe to me unhappy man
Whom hope nor hap acquiet can.
The buds of hope are starved with fear
And still his foe presents his face;
My state, if hope the palm should bear
Unto my happ woulde be disgrace.
As diamond in wood were set
Or Irus rags in gold I fret.
For loe my tirèd shoulders bear
Desire's weary beating wings;
And at my feet a clog I wear
Tied one with self disdaining strings.
My wings to mount aloft make haste.
My clog doth sink me down as fast.
This is our state, loe thus we stand
They rise to fall that climb too high;
The boy that fled king Minos's land
May learn the wise more low to fly.
What gained his point against the son
He drowned in seas himself, that won.
Yet Icarus more happy was,
By present death his cares to end
Than I, poor man, on whom alas
Ten thousand deaths their pains do send.
Now grief, now hope, now love, now spite
Long sorrows mixt with short delight.
The fere and fellow of thy smart
Prometheus I am indeed;
Upon whose ever living heart
The greedy gryphs do daily feed;
But he that lifts his heart so high
Must be content to pine and dye.
Finis.
Мій український переклад:
Cер Едвард Даєр (1543 - 1607)
Волів би, та не волію
Волів би я, щоб не було, як є,
Чи щоб до цього я зробивсь байдужий,
Чи щоб не визнав: зле життя моє, -
Чи щоб обурювало зле не дуже.
Волів би я – та не волію, ні.
Радів би – та сумні чуття мої.
Що значить скромність, я волів би знать,
Або яке бажання скромним зветься,
Або волів би я думок не мать
Про щастя, що з Коханням нам дається.
Та не волію і не уявляв,
Щоб хтось мене невільником назвав.
Щасливий, хто бажатиме того,
Що й ти, з ким вас з’єднає поривання!
І тричі щасливіший той, кого
Не зрадить його миле сподівання.
Та не про мене це. Гірка це путь:
Не сподіватися і не здобуть.
Бруньки надії б’є безжально страх,
Мій ворог і не думає ховатись.
На успіх я очікую… Та як
З приниженням він зможе уживатись?
Не деревом оздоблять діамант,
Як творять гарне, уникають вад.
Ще вірю, що політ можливий мій:
На плечах – стомлені бажання крила.
Та маю на ногах тягар важкий:
Це так самозневага пригнітила.
І крила все щe тягнуть догори,
Тягар - донизу. Ось перебіг гри.
Така вже доля наша – лихо з лих,
Впаде, хто прагнув бути якнайвище.
Хай хлопець, що від Міноса утік,
Навчить їх, як літати розумніше.
Відважно він до сонця прямував,
Необережний, – і до моря впав.
Проте Ікара я щасливим зву,
Бо він помер і більш турбот не знає.
Я ж, бідолаха, мук не перерву,
Бо десять тисяч я разів вмираю.
Плач і надія, згадка й забуття…
Коротка втіха, скрута – без кінця.
Товариш в мене інший – Прометей.
Із ним себе певніше порівняю,
Бо вічне його серце кожен день
Орли жадібні залюбки терзають.
Проте, як серце зве до висоти,
Від страху смерті вдасться геть піти.
Переклад 24.03.2024
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1009343
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 24.03.2024
1) Оригінал:
Sir Edward Dyer (1543 — 1607)
My mind to me a kingdom is;
Such present joys therein I find,
That it excels all other bliss
That earth affords or grows by kind.
Though much I want which most would have,
Yet still my mind forbids to crave.
No princely pomp, nor wealthy store,
No force to win the victory,
No wily wit to salve a sore,
No shape to feed a loving eye;
To none of these I yield as thrall,
For why? My mind doth serve for all.
I see how plenty suffers oft,
And hasty climbers soon do fall;
I see that such as are aloft
Mishap doth threaten most of all;
They get with toil, they keep with fear:
Such cares my mind could never bear.
Content I live, this is my stay,
I seek no more than may suffice,
I press to bear no haughty sway,
Look, what I lack, my mind supplies.
Lo ! thus I triumph like a king,
Content with that my mind doth bring.
Some have too much, yet still do crave;
I little have, and seek no more.
They are but poor, though much they have,
And I am rich with little store:
They poor, I rich; they beg, I give;
They lack, I leave; they pine, I live.
I laugh not at another's loss,
I grudge not at another's gain;
No worldly waves my mind can toss;
My state at one doth still remain:
I fear no foe, I fawn no friend,
I loathe not life, nor dread my end.
Some weigh their pleasure by their lust,
Their wisdom by their rage of will;
Their treasure is their only trust,
A cloaked craft their store of skill:
But all the pleasure that I find
Is to maintain a quiet mind.
My wealth is health and perfect ease,
My conscience clear my choice defence;
I neither seek by bribes to please,
Nor by deceit to breed offence:
Thus do I live, thus will I die;
Would all did so as well as I.
Мой русский перевод
Мій переклад:
Сер Едвард Даєр (1547 — 1603)
Я маю царство. Думка це,
Вона – такий щасливий край,
Що перевершує усе,
У чим ти втіхи не шукай.
Дарів не хоче доля слать,
Та думка не дає благать.
Будь чи владар, чи багатій,
Чи будь звитяжець видатний,
Чи з розумом дрібним крутій,
Чи красень, паням дорогий, –
Тобі не заздрю. А чому?
Ціную думку я одну.
Бо знаю: пропадає скарб,
І легко впасти з висоти.
Якщо ти більшого досяг,
То більше й страх, що втратиш ти.
Трудом здобуть, крадіжки ждать…
Такі думки бажаю гнать.
Що маю, те ціную я,
Не хочу надлишків збирать.
Я не звеличу здобуття,
Потрібно щось – так думка дасть.
Ось як живу – неначе цар,
Достаток мій – це думки дар.
Хтось має й більшого б хотів;
Я маю мало й досить вже.
Є голод між багатіїв,
Я ситий, не прошу іще.
Багаті молять – я даю,
Їм – плач, сміятись я люблю.
Не тішусь я із втрат чужих,
Не заздрю, як чужий надбав.
Не знає думка змін різких,
Продовжую, як і бажав:
І не боюсь, і не брешу,
Живу, від смерті не біжу.
Розпустою щасливий хтось,
Хтось мудрий, як лютує він.
Хапають будь-що, що знайшлось,
Підступність вдала – розум їм.
Мені ж – та радість, що й була:
Щоб думка спокій зберегла.
Здоров’я – кращий із скарбів,
Сумління чисте – захист мій.
Не тичу зовсім хабарів,
Шаную тих, чий шлях прямий.
Так я живу і так я вмру;
Всім жити б так, як я живу.
Переклад 22.03.2024
2) Оригінал:
Sir Edward Dyer (1547 — 1603)
I joy not in no earthly bliss;
I force not Croesus' wealth a straw;
For care I know not what it is;
I fear not Fortune's fatal law.
My mind is such that may not move
For beauty bright, nor force of love.
I wish but what I have at will;
I wander not to seek for more;
I like the plain, I climb no hill;
In greatest storms I sit on shore.
And laugh at them that toil in vain
To get what must be lost again.
I kiss not where I wish to kill;
I feign not love where most I hate;
I break no sleep to win my will;
I wait not at the mighty's gate.
I scorn no poor, nor fear no rich,
I feel no want, nor have too much.
The court and cart I like nor loathe;
Extremes are counted worst of all;
The golden mean between them both
Doth surest sit and fear no fall.
This is my choice; for why? I find
No wealth is like the quiet mind.
Мой русский перевод
Мій переклад:
Багатств не хочу я збирать,
Мов соломинка – Крезів скарб.
Мені неспокою не знать,
І не боюсь від долі втрат.
Є думка, та не запальна,
Не прагне й покохать вона.
Того бажаю, що візьму,
А більшого не йду шукать.
Я – в полі, гору омину,
Не стану в бурю мандрувать.
Сміюсь я з тих, хто в бій готов
За те, що згодом втратить знов.
Не вихваляю ворогів,
Не прикидаюсь, що їх друг,
Не йду з мольбою до панів,
Мир дозволяю без наруг.
Багач – не страх, бідноту – жаль…
Живу я скромно, не печаль.
Що повні скрині, що сума –
Однаково мені. Боюсь
Країв з обох боків хіба,
Помірності же не зречусь.
Це вибір мій. Що він дає?
Спокійна думка – щастя є.
Переклад 22.03.2024
[url="https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=964238"]Мої російські переклади цих віршів.[/url]
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1009242
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 23.03.2024
Прогулка на злое место
Уже давно прошедший день из жизни, который захотелось увековечить.
Поздняя весна была теплой и начинала быть жаркой.
В институте стояла пауза перед сессией, когда семинары за семестр уже окончены, а сессия еще не началась. Семинарист, аспирант, у которого была еще хорошая работа, в свитере и, хотя был молод, с небольшой лысиной, объявил результаты и отпустил группу: задерживаться было незачем.
Три девушки из этой группы от нечего делать пошли вместе гулять. Одна из них училась на «отлично» и в тот день была одета в длинную юбку. Другая не только училась на «отлично», но и любила фантазировать; в тот день на ней были джинсы. Обе они считали себя умными и пока что обоснованно. Третья приехала из могучей восточной страны; две первые дружили с ней из любопытства.
Втроем они вышли из здания института, похожего на большую белую птицу без головы, но с раскинутыми крыльями. По крыльям в три ряда протянулись окна; каменной птице они служили вместо глаз.
Девушки вышли за ворота, сели в троллейбус и проехали три остановки в сторону телевышки. Вышли из троллейбуса и пошли в светлый зеленый парк.
Несколько жизней продолжались здесь, каждая – по-своему. Бабы ползали по земле, собирая травы в мешки из наволочек для подушек. Присутствие этих баб напоминало о названии парка. Молодая семья также вышла из троллейбуса. Девочка лет пяти радостно бросилась к центру парка; спокойные родители следовали за ней.
Большой корабль поднимался на лужайке посреди парка; мачта его была составлена из бронзовых человеческих фигур. На вершине мачты мать склонилась над ребенком, ниже другая женщина заломила над головой руки, впереди всех стоял мужественный мужчина, готовый, но бессильный защитить их. Казалось, что корабль недвижим, но в действительности он плыл сквозь десятилетия.
Заимодавец и жадный вор когда-то особенно свирепствовал здесь.
Три девушки остановились перед кораблем и помолчали, потому что надо было помолчать. Потом две первые захотели еще раз показать, какие они умные.
- У нас в старших классах – сказала умница, – был интересный учитель литературы. И он как-то задал нам вопрос: “Если бы Ромео и Джульетта остались жить, как они жили бы вместе?”
- А!- подхватила фантазерка, - Я знаю этот вопрос. Он, наверное, хотел ответа, что они не были бы счастливы.
- Может быть, и так. Они были юны и слишком мало знали друг друга. Ранняя смерть, возможно, спасла их от большего и долгого страдания.
- Но ведь их должно быть жаль. Читатель должен верить в их счастье, чтобы жалеть их. Они жили бы долго, и у них была бы замечательная семья.
- Хотелось бы, чтобы так. Но ведь общие закономерности жизни…
- Причем здесь общие закономерности, если каждый человек уникален?
Гостья не участвовала в разговоре; она просто радовалась солнечному дню и компании.
Корабль не слышал девушек, окруженный стеной из застывшего крика боли и кольцом из множества почтительных минут молчания. Мать продолжала сидеть, склонившись над ребенком. Те, о ком говорили девушки, тоже плыли на этом корабле, но среди многих, слишком многих других теней.
Девушки вышли из парка и пошли мимо него пешком к институту. Белые цветы падали с деревьев, путались в волосах и укрывали дорогу. Воздух весны был полон теплом и сладостью, и хотелось только медленно идти вперед.
21.03.2024
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1009154
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 22.03.2024
Завидую все чаще и ясней
Я авторам приятных мелочей.
Рукам, что могут писанки писать,
Девчонкам в радость кукол наряжать,
Вязать узорчатое, вышивать,
Нечаянно, но образец давать...
Из будничности красоту добудут
И честно золотыми зваться будут.
Мгновенный удовольствия привет,
Вся эта чушь - не чушевая, нет.
Я не стремилась тоже быть такой,
Мне рисовать хотелось шар земной.
Но этот шар из точек состоит.
Прислушавшись, узнать, как жизнь звучит,
Могли, немногим не пренебрегая,
Слух, взгляд для важной крохи обостряя.
Но это - части общей нашей доли:
Им - расписать, мне - удержать в ладони.
15.04.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1009085
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 21.03.2024
Звук скрипки, свет вечерний,
Ряд серых тополей.
Укол ли, утешенье
Усталости моей?
Нарядный праздник где-то,
Дразнилка и привет -
Суровость темных веток
Погладил ясный свет.
07.03.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1009084
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 21.03.2024
Как вы слабы, "хорошие девочки"!
Столь немногие с вами считаются.
Вы не умницы, вы - недоспелочки,
Что не судят, а все восхищаются.
Вы обычно чего-то не знаете,
Хоть учиться известно как любите.
Сути грязную часть пропускаете,
По поверхности гладкой танцуете...
В ваших мыслях наивность слышится,
Вас придира-опыт высмеивает,
Но, когда премудрый пресытится,
И знаток новизны потребует,
И когда любимцы привычностью
Обрастают и запыляются,
Вы верны им с вашей наивностью -
Чистотой вашей гений спасается.
07.03.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1008951
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 20.03.2024
1. Не так уж и важна она, украшенная чашка,
Но, если вдруг повреждена, хозяйке жаль бедняжку:
Воспоминанье некое представилось иначе.
Заколка в памяти — та больше значит.
Кто мелочь ради чувств приятных сохранит и любит,
Большое пощадит, с охотой разрушать не будет?
Но нет: хоть знает человек, как созданное ценно,
А все же рушит — весело, наверно.
22.11.2017
2. Не всякий разрушитель мерзок,
А тот, кто явится врагом.
Законен этот путь, хоть дерзок:
Творить — и осудить потом.
Мы изменяем, если строим,
В иную форму переводим,
Что в руки как сырье дано,
Что — в жизни — двигаться должно…
Но все же, если что-то слишком мило,
Не по душе, чтоб стройки пылью было.
22.11.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1008950
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 20.03.2024
Бывает страшным ложное прощение,
Как доброе, но спешное решение.
Сражен обидчик, для себя опасный,
И вы обиду отпустить — согласны.
Вас ранил, но ему — намного хуже
Под бременем, что облегчить вам нужно.
Вы по уму избрали — благородство…
Но след обиды после остается.
Он искупил, но только не исправил
И вас жалеть о щедрости заставил.
За злой бессильной скупости слезами
Не видите, как жалки стали сами.
Назад хотите отданное слово…
От высоты вы в низость пали снова.
Прощать — так испытанью подвергаться,
Чтоб в сердце совершать, не красоваться.
Себя заставьте сохранить решение,
Умейте сделать истинным прощение!
16.10.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1008872
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 19.03.2024
(Крайне печальная тема, которая иногда побуждает, чтобы и на нее высказались).
Что сказать человеку, который все потерял?
Как внушать, утешать, как держать, чтобы меньше страдал?
Ведь к нему обратиться — угроза легко оскорбить.
От него отвратиться, оставить — беде уступить.
Плачет он, он молчит, даже шутит — но он отделен.
Знает только: еще не исчез… Вот чем он удивлен.
Не навязывать слов, а представить выход такой:
Осторожно, без наглости, просто — коснуться рукой.
И пускай оттолкнет он, но вспомнит: я жив не один.
Если холод в речах, то касанья тепло будет с ним.
15,18. 10. 2018
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1008871
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 19.03.2024
— Когда уснуть не может ночью дождь,
Ты, слушая, что от него берешь?
— Мне шепотом шажки его слышны.
Беру их — и в мои сольются сны.
— Он усыпляет разве? — он кричит.
Свое он беспокойство говорит.
— Но, долгим говореньем теребя,
От дня отзвучий лечит он меня.
09.10.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1008772
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 18.03.2024
Говорят: задумчивость — скучна,
Привлекательна одна веселость…
Потому ли многим мысль слышна,
В горестях избрав веселый голос?
08.10.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1008770
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 18.03.2024
Когда придешь впервые к морю,
Как удивленье помнишь встречу:
Далекое — перед тобою,
Большая мысль — и стала вещью.
Ее коснуться можно, с нею — заговорить, шалить, бороться…
Но и вблизи великой остается.
Когда гостить приходишь к лесу,
То помнишь встречу — приближенье:
Он отопрет дворец не резко,
Не враз поделится владеньем.
Щедрее будет ли, страшнее — себя с достоинством покажет,
Хранит лес тайну, побежденный даже.
Под небом названы родней,
Себя на равных не поставят,
Но людям гордости убавят
Лесная дева, дед морской.
10.09.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1008665
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 17.03.2024
Пустой взгляд — что это значит?
Неясное выражение.
Неимущий он или прячет
Неведомое имение?
Презирать его полагается —
Мол, суть бедна обладателя —
Хоть порой прощать у красавицы,
Высмеивать — у мечтателя.
Проснуться может — и дальше
Забурлит внезапным обилием…
Он умелой скрытностью страшен,
Берегись напускного бессилия!
08.09.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1008664
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 17.03.2024
Песня композитора Вильяма Корниша (William Cornysh, (1465 - 1523). Некая дама оправдывает свои грехи необычайной силой своего очарования.
And I were a maiden,
As many one is,
For all the gold in England
I would not do amiss
When I was a wanton wench
Of twelve years of age,
These courtiers with their amours
They kindled my corage.
When I was come to
The age of fifteen year
In all this lond, neither free not bond,
Methought I had no peer.
Была бы я девица
всего лишь мила,
за все богатства Англии
греха бы не брала.
Как я была плутовка
двенадцати годов,
придворные, влюбленные,
уж не жалели слов.
А когда мне было
уже пятнадцать лет,
я знала: в целом Лондоне
девиц, мне равных нет.
Перевод 27.08. 2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1008610
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 16.03.2024
Оригинал:
William Grey
The King's Hunt is up
The hunt is up, the hunt is up,
And it is well nigh day;
And Harry our king is gone hunting,
To bring his deer to bay.
The east is bright with morning light,
And darkness it is fled;
The merry horn wakes up the morn
To leave his idle bed.
Behold the skies with golden dyes
Are glowing all around;
The grass is green, and so are the treen,
All laughing with the sound.
The horses snort to be at the sport,
The dogs are running free;
The woods rejoice at the merry noise
Of hey taranta tee ree.
The sun is glad to see us clad
All in our lusty green,
And smiles in the sky as he riseth high
To see and to be seen.
Awake all men, I say again,
Be merry as you may;
For Harry our king is gone hunting
To bring his deer to bay.
Вильям Грей
Охота короля
Охоты день, веселый день, -
Не может лучше быть!
И скачет Гарри, наш король,
Оленя затравить.
Горит восход, к нам день идет,
Тьма ночи прочь бежит.
И звонкий рог нам встать помог:
Пускай лентяй лежит!
Гляди: сияют небеса,
Все золотом горит!
Луга блестят, леса шумят,
Как будто смех гремит.
Мой конь храпит, вперед спешит,
И вольно мчатся псы;
Ликует весь зеленый лес,
Когда поют ловцы.
И солнце радо подмигнуть
Отважным силачам.
Нас согревать, повыше стать,
Чтоб показаться нам.
Живей проснись да веселись!
Нельзя теперь хандрить:
Ведь скачет Гарри, наш король,
Оленя затравить.
Перевод 26.08. 2014
(У меня впечатление, что эту песню перевел много раньше С.Я. Маршак. Его перевод начинается "Рога трубят". Я его в собрании сочинений обнаружила в разделе "Из позабытых песен", уже когда свой сделала. Перевод С.Я. Маршака использован также в музыкальной сказке о Робин Гуде - известная пластинка. Но там я его не узнавала, так как он звучит с музыкой, а музыка не оригинальной песни :-)).
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1008601
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 16.03.2024
Sir Henry Wotton. Переводы
Стихи сэра Генри Уоттона (1568 — 1639), английского дипломата широких интересов, покровителями которого были Роберт Девере, граф Эссекс, и Джордж Вильерс, герцог Бэкингем. Стихи создают портрет автора, который больше всего любит удалиться от государственной службы на рыбалку, но умеет говорить и как придворный по соответствующим случаям из дворцовой жизни.
.
Источники текста: Great Love Poems (edited by Shane Weller, Dover Publications, INC. New York, 1992); Poems by Sir Henry Wotton, sir Walter Raleigh and others, edited by the Rev. John Hannah M.A. late fellow of Lincoln College Oxford. London, William Pickering, 1845 (в этом издании стихи «A Description of the Country’s Recreations/In Praise Of Angling» и подражание оде Горация отнесены к «найденным среди бумаг сэра Генри Уоттона)
и сайт Poemhunter ,
где эти же стихи значатся как произведения самого сэра Генри Уоттона.
Elizabeth of Bohemia
You meaner beauties of the night,
That poorly satisfy our eyes
More by your number than your light,
You common people of the skies;
What are you when the moon shall rise?
You curious chanters of the wood,
That warble forth Dame Nature’s lays,
Thinking your passions understood
By your weak accents; what’s your praise
When Philomel her voice shall raise?
You violets that first appear,
By your pure purple mantles known
Like the proud virgins of the year,
As if the spring were all your own;
What are you when the rose is blown?
So, when my mistress shall be seen
In form and beauty of her mind,
By virtue first, then choice, a Queen,
Tell me, if she were not design’d
Th’eclipse and glory of her kind?
Сэр Генри Уоттон (1568 — 1639)
Елизавета Богемская
Вы, звезды, — ночи средняя краса:
Скорее многочисленны, чем ярки,
Не слишком услаждаете глаза.
Вы — простолюдье в небесах, служанки.
Луна взойдет — не станете ли жалки?
А вы, забавные певцы лесов,
Те , кто напев нехитрый распевает
С Природы голоса, чьих голосов
На страсти лишь нехитрые достанет…
Как вступит соловей — что с вами станет?
Фиалки первыми спешат явиться,
Горды лиловой мантией своей,
Чисты, что неприступные девицы,
Хотели бы владеть весною всей…
Раскрылась роза — что вы рядом с ней?
Так, встретясь раз лишь с госпожой моей,
Чей благородный ум красе под стать,
А нрав достоин трона меж людей,
Ужель не скажешь: рождена пленять,
Свой род и затмевать, и прославлять?
Перевод 30. 08. 2014
Sir Henry Wotton
On A Bank As I Sate A Fishing: A Description Of The Spring
And now all Nature seem’d in love,
The lusty sap began to move;
New juice did stir th’embracing Vines,
And Birds had drawn their Valentines:
The jealous Trout, that low did lie,
Rose at a well-dissembled flie:
There stood my Friend, with patient skill
Attending of his trembling quill.
Already were the Eves possest
With the swift Pilgrims daubed nest.
The Groves already did rejoyce
In Philomels triumphing voice.
The showers were short, the weather mild,
The morning fresh, the evening smil’d.
June takes her neat-rub’d Pale, and now
She trips to milk the Sand-red Cow;
Where for some sturdy foot-ball Swain,
June strokes a sillabub or twain.
The Fields and Gardens were beset
With Tulip, Crocus, Violet:
And now, though late, the modest Rose
Did more then half a blush disclose.
Thus all look’d gay, all full of chear,
To welcome the New-livery’d year.
Картины весны. Написано на берегу во время рыбалки
Я вижу: целый мир — любовь одна,
земля желанием одолена.
Сок жизни свежий всем дает питанье,
готовы птиц любовные посланья.
На что форель бывает осторожна —
а все же вышла за добычей ложной
на радость другу: он следил с терпеньем
и вот, дождался поплавка движенья.
Уж под карнизом гнездышки слепились:
стремительные странницы трудились.
И снова рощи радуются дивной
всех победившей песне соловьиной.
Недолги дождики, гроза далече,
и юно утро, и улыбчив вечер.
Вот Джоан шествует с ведерком новым —
доить песочно-рыжую корову.
Крепыш какой-то счастлив будет нынче:
его накормят вволю сладкой пищей.
Взметнулось над полями и садами
фиалок, крокусов, тюльпанов знамя,
но долго роза-скромница стыдилась:
сейчас лишь больше, чем чуть-чуть раскрылась.
Все радостно, все полностью живет,
Год, обновленный в яркости, идет.
Перевод 19.08.2015
In Praise Of Angling
Quivering fears, heart-tearing cares,
Anxious sighs, untimely tears,
Fly, fly to courts,
Fly to fond worldling’s sports,
Where strained sardonic smiles are glossing still,
And grief is forced to laugh against her will,
Where mirth’s but mummery,
And sorrows only real be.
Fly from our country pastimes, fly,
Sad troops of human misery,
Come, serene looks,
Clear as the crystal brooks,
Or the pure azured heaven that smiles to see
The rich attendance on our poverty;
Peace and a secure mind,
Which ail men seek, we only find.
Abused mortals! did you know
Where joy, heart’s ease, and comforts grow?
You’d scorn proud towers,
And seek them in these bowers,
Where winds, sometimes, our woods perhaps may shake,
But blustering care could never tempest make;
Nor murmurs e’er come nigh us,
Saving of fountains that glide by us.
Here’s no fantastic mask nor dance,
But of our kids that frisk and prance;
Nor wars are seen,
Unless upon the green,
Two harmless lambs are butting one the other,
Which done, both bleating run, each to his mother;
And wounds are never found,
Save what the ploughshare gives the ground.
Here are no entrapping baits
To hasten to too hasty fates;
Unless it be
The fond credulity
Of silly fish, which (worldling like) still look
Upon the bait, but never on the hook;
Nor envy, ‘less among
The birds, for prize of their sweet song.
Go, let the diving negro seek
For gems, hid in some forlorn creek;
We all pearls scorn,
Save what the dewy morn
Congeals upon each little spire of grass,
Which careless shepherds beat down as they pass;
And gold ne’er here appears,
Save what the yellow Ceres bears.
Blest silent groves, O, may you be
Forever mirth’s best nursery!
May pure contents
Forever pitch their tents
Upon these downs, these rocks, these mountains,
And peace still slumber by these purling fountains,
Which we may every year
Meet, when we come a-fishing here.
Посвящение рыбалке
Тревога-бич, хвороба-страх
Излишний вздох, тоска в глазах,
Двор украшайте,
Невежд нарядных развлекайте
Там, где пустые остроумцы чтятся,
А в горе нужно напоказ смеяться,
Там, где веселье ложно —
На самом деле там грустить лишь можно.
Тщета мирская да печаль,
Оставьте сельскую вы даль!
Глянь веселей,
Будь, как лесной ручей,
Будь чист, как небеса: им видно ясно,
Что в бедности есть истины богатство!
Ум здравый, мирный час …
Недужный ищет их, они — у нас.
Эх, человек! когда б ты знал,
Где б счастье прочное сыскал,
Дворцы б забыл,
В леса бы поспешил!
Бывает, что в лесах ветра буянят,
Но здесь интриг на бурю не достанет,
А если кто и шепчет,
Так лишь поток, что нам на радость блещет.
Вертлявых танцев нет у нас,
Лишь ребятни возня и пляс.
Война бывает:
Случится, забодают
Друг друга два ягненка на лужайке,
И с плачем разбегутся, каждый — к матке;
А если раны вдруг —
Так те, что причиняет полю плуг.
Коварных нет у нас силков,
Поспешным жизням злых концов,
Вот разве кроме
Наивной рыбы доли.
С придворным рыбу я сравнить бы мог:
Приманку видит, только не крючок.
Нет зависти гнетущей —
Быть может, есть у птиц: чья песня лучше.
В глубины моря чудеса
Приводят черного ловца,
Но нас прельщают
Те перлы, что блистают
На острие травинки утром свежим,
Пока прохожий их не сбил небрежно.
И золота немало
У нас: того, что на полях взрастало.
Тебя хвалю и счастлив я,
Довольства колыбель моя!
Простая радость
Навеки б здесь осталась!
Одушевляй и впредь леса и горы,
Пусть мир дают мне шепчущие воды,
Меня дождутся:
Хочу рыбачить через год вернуться!
Перевод 20.08. 2015
This Hymn Was Made By Sir H. Wotton, When He Was An Ambassador At Venice, In The Time Of A Great Sickness There
Eternal Mover, whose diffused Glory,
To shew our groveling Reason what thou art,
Unfolds it self in Clouds of Natures story,
Where Man, thy proudest Creature, acts his part:
Whom yet (alas) I know not why, we call
The Worlds contracted sum, the little all.
For, what are we but lumps of walking clay?
Why should we swel? whence should our spirits rise
Are not bruit Beasts as strong, and Birds as gay,
Trees longer liv’d, and creeping things as wise?
Only our souls was left an inward light,
To feel our weakness, and confess thy might.
Thou then, our strength, Father of life and death,
To whom our thanks, our vows, our selves we owe,
From me thy tenant of this fading breath,
Accept those lines which from thy goodness flow:
And thou that wert thy Regal Prophets Muse,
Do not thy Praise in weaker strains refuse.
Let these poor Notes ascend unto thy throne,
Where Majesty doth sit with Mercy crown’d,
Where my Redeemer lives, in whom alone
The errours of my wandring life are drown’d:
Where all the Quire of heaven resound the same,
That only Thine, Thine is the saving Name.
Well then, my Soul, joy in the midst of Pain;
Thy Christ that conquer’d hell, shall from above
With greater triumph yet return again,
And conquer his own Justice with his Love;
Commanding Earth and Seas to render those
Unto his Bliss, for whom he paid his Woes.
Now have I done: now are my thoughts at peace,
And now my Joyes are stronger then my grief:
I feel those Comforts that shall never cease,
Future in Hope, but present in Belief.
Thy words are true, thy promises are just,
And thou wilt find thy dearly bought in Dust.
Гимн, написанный в Венеции во время тяжелой болезни
Создатель, Вечно Движущая Сила,
Ты, чтобы мощь нам, жалким, показать,
Завесы приоткрыл над сценой мира,
Где нам, спесивцам, роль свою играть,
Но все же наша дерзость называла
Тебя Вселенной сжатой, всем, но в малом…
Ведь что мы, как не прах одушевленный?
Зачем ввысь рвемся в нищете своей, —
Силен и зверь, приятны птичьи звоны,
Как песни, древо крепче, червь мудрей?
Одна душа дает нам просветиться:
Знать, как малы мы, пред Тобой склониться.
Жизнь, как и смерть, — равно Твои созданья,
Тебе — обеты, просьбы и хвалы,
Ты дал мне это слабое дыханье,
Тобой и речи эти внушены.
Обожжены тобой, рекли пророки, —
Прими и эти скромные Ты строки.
Пусть долетят до Твоего престола,
Где власти милосердие — венец,
И рядом — Искупитель мой, в котором
Грехам прощенье, странствиям конец.
Где все твердит гром ангельского пенья:
Твоим, Твоим лишь именем — спасенье…
В песнь веры обращу мое страданье;
Пусть Сын Твой, победитель смерти, вновь
С небес на землю ступит в большей славе,
Его же Суд смягчит Его любовь.
Пусть благодать вернут земля и воды
Тем, за кого Спаситель знал невзгоды.
Сказал — и знаю умиротворенье,
Со мной печали, но не так гнетут,
И прочное мне будет утешенье:
Есть вера, а надежды вслед придут.
Ты — истина, что обещал — даруешь,
Нас искупив, во прахе не забудешь.
Перевод 24.08.2015
A Short Hymn Upon The Birth Of Prince Charles
You that on Stars do look,
Arrest not there your sight,
Though Natures fairest Book,
And signed with propitious light;
Our Blessing now is more Divine,
Then Planets that at Noon did shine.
To thee alone be praise,
From whom our Joy descends,
Thou Chearer of our Days,
Of Causes first, and last of Ends;
To thee this May we sing, by whom
Our Roses from the Lilies bloom.
Upon this Royal Flower,
Sprung from the chastest Bed,
Thy glorious sweetness shower,
And first let Myrtles Crown his Head;
Then Palms and Lawrels wreath’d between;
But let the Cypress late be seen.
And so succeeding men,
When they the fulness see
Of this our Joy, shall then
In consort joyn as well as we,
To celebrate his Praise above,
That spreads our Land with fruits of Love.
Маленький гимн в честь рождения принца Карла
Любуясь звездами, не забывайте
И на земле вокруг себя взглянуть:
В прекрасной книге неба вы читайте,
Но чудо и земной находит путь.
Чудесно среди дня планет сиянье,
Но больше нам дано благодеянье.
Затем Всевышнего мы нынче хвалим —
Один источник счастья своего;
За нашу радость неустанно славим
Всего начало и конец всего.
Мы много в этом мае получили:
Наследник роз родился нам от лилий.
На царственный цветок, что распустился
На ложе брака, где любовь живет,
И дальше бы дождь благодатный лился:
Мирт первым пусть венок ему совьет,
Ветвь пальмы с лавром увенчают тоже,
Но кипарис — пускай как можно позже!
Пускай бы будущие поколенья,
Его увидев зрелым в должный срок,
В согласье с нами вознесли моленья
И хор хвалебный вновь раздаться мог
В честь силы той, что властвует над нами,
Наш осыпает край любви плодами.
Перевод 23.08.2015
Среди дня планет сиянье — 29 мая 1630 г. , когда родился принц Карл , будущий король Карл II, в течение всего дня была видна невооруженным глазом планета Венера. Это обстоятельство было обыграно в нескольких произведениях литературы.
Наследник роз родился нам от лилий — потому что Карл был сыном короля Карла I и королевы Генриетты-Марии, по рождению французской принцессы. Роза — символ Англии, лилия — символ королевского дома Франции.
Мирт — символ любви и брака, ветвь пальмы — победы, лавр — славы, кипарис , упоминаемый в последнюю очередь, — смерти. Уоттон в символической форме желает принцу счастья в любви и браке, славных побед и долгой жизни.
Наш осыпает край любви плодами — стихотворение Уоттона, обыгрывая символизм появления Венеры среди бела дня, наполнено глубоким религиозным чувством и выражает искреннюю благодарность Богу за рождение наследника престола. Однако его последняя строфа прозвучит иронически, если читателю известны дальнейшие события: король Карл II оказался весьма любвеобильным и, не произведя потомства в законном браке, имел более десятка внебрачных отпрысков.
A Poem Written By Sir Henry Wotton In His Youth
O Faithless World, & thy more faithless part,
a Woman’s heart!
The true Shop of variety, where sits
nothing but fits
And feavers of desire, and pangs of love,
which toyes remove.
Why, was she born to please, or I to trust,
words writ in dust?
Suffering her Eyes to govern my despair,
my pain for air;
And fruit of time rewarded with untruth,
the food of youth.
Untrue she was : yet, I believ’d her eyes
(instructed spies)
Till I was taught, that Love was but a School
to breed a fool.
Or sought she more by triumphs of denial,
to make a trial
How far her smiles commanded my weakness?
yield and confess,
Excuse no more thy folly; but for Cure,
blush and endure
As well thy shame, as passions that were vain
: and think, ’tis gain
To know, that Love lodg’d in a Womans brest,
Is but a guest.
Юношеские стихи
Да, лживый наш мир, а всего в нем двуличней
женский обычай!
Их души — как лавки: что хочешь, найдется,
причуд наберется
И всплесков страстей, и капризов любовных,
и тряпок дешевых.
Зачем ее прелесть меня покорила,
доверье внушила?
Под взглядом ее я бессильно склонялся,
но зря унижался.
Мне времени трата враньем окупилась —
то юность ошиблась.
Она мне лгала, но так нежно смотрела
(влезть в душу умела!),
Что верил, покуда не знал я: влюбиться —
на дурня учиться.
А, может, раз смело вину отрицала,
проверить желала,
Насколько я власти ее покоряюсь?
Смирюсь и признаюсь,
Что был я глупцом, и возьмусь за леченье;
мне стыд в просвещенье,
Затем, что заслужен страстями пустыми.
Усвоил я с ними:
Любовь посетить сердце женское может,
Но — как прохожий.
Перевод 25.08.2015
To A Noble Friend In His Sickness
Untimely Feaver, rude insulting guest,
How didst thou with such unharmonious heat
Dare to distune his well-composed rest;
Whose heart so just and noble stroaks did beat?
What if his Youth and Spirits well may bear
More thick assaults, and stronger siege then this?
We measure not his courage, but our fear:
Not what our selves, but what the Times may miss.
Had not that blood, which thrice his veins did yield,
Been better treasur’d for some glorious day:
At farthest West to paint the liquid field,
And with new Worlds his Masters love to pay?
But let those thoughts, sweet Lord, repose a while,
Tend only now thy vigour to regain;
And pardon these poor Rimes, that would beguile
With mine own grief, some portion of thy pain.
На болезнь благородного друга
Не вовремя, грубая ты лихорадка,
врываешься, будто расстроенный звук,
разрушить гармонию грез его сладких
и сердца прервать благородного стук.
Он молод — еще не такие осады
Выдерживать может, врагов отражать.
Но слепо внимаем мы страху утраты:
Не нам ведь одним, а эпохе терять.
Три раза уже отдавал он часть крови.
Ее с лучшей целью он мог бы пролить
На дальнего Запада жидкое поле,
Миры королю за любовь подарить.
Не нужно, чтоб ты, добрый лорд, утомлялся:
Старайся пока только силы собрать.
Что плохи стихи, извини: я пытался
Печалью моей боль твою чуть унять.
Перевод 26. 08. 2015
Под благородным другом понимается герцог Бэкингем.
Жидкое поле — буквальный перевод выражения the liquid field из оригинала (странное, да?). Я полагаю, что имеются в виду военные действия на океане, в которых герцог мог бы отличиться, но, возможно, быть ранен.
A Dialogue Betwixt God And The Soul
Soul.
Whilst my Souls eye beheld no light
But what stream’d from thy gracious sight
To me the worlds greatest King,
Seem’d but some little vulgar thing.
God.
Whilst thou prov’dst pure; and that in thee
I could glass all my Deity;
How glad did I from Heaven depart,
To find a lodging in thy heart!
S. Now Fame and Greatness bear the sway,
(‘Tis they that hold my prisons Key):
For whom my soul would die, might she
Leave them her Immortalitie.
G. I, and some few pure Souls conspire,
And burn both in a mutual fire,
For whom I’d die once more, ere they
Should miss of Heavens eternal day.
S. But Lord! what if I turn again,
And with an adamantine chain,
Lock me to thee? What if I chase
The world away to give thee place?
G. Then though these souls in whom I joy
Are Seraphims, Thou but a toy,
A foolish toy, yet once more I
Would with thee live, and for thee die.
Диалог Бога и души
(подражание оде Горация DONEC GRATUS ERAM TIBI.)
Душа
Покуда светом для меня
Лишь благодать была Твоя,
Сильнейший мне из всех царей
Казался мелким меж людей.
Бог
Чиста была ты и тобой
Свет вышний отражался Мой.
Как рад был Я с небес сойти,
В тебе жилище обрести!
Душа
Величья, славы я хочу,
Ведь в их тюрьме я жизнь влачу.
За них душа бы умерла,
Свое бессмертье им дала.
Бог
Другие души Мне милы,
Огнем мы общим зажжены.
Готов Я вновь распятым быть,
Чтоб рай небесный им открыть.
Душа
Но, Боже, если я вернусь,
Алмазной цепью прикуюсь
К Тебе? Простить меня моля,
Весь мир сменяю на Тебя?!
Бог
Когда других упоминал,
о серафимах Я сказал.
Глупышка ты, но Я с тобой,
Вновь за тебя крест взял бы Свой.
Перевод 27.08.2015
В оде Горация «DONEC GRATUS ERAM TIBI», по мотивам которой написаны эти стихи, изображены взаимное признание, размолвка и примирение двух влюбленных. Ода часто переводилась на английский язык; один из переводов сделал Бен Джонсон.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1008421
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 14.03.2024
Историческая баллада собственного сочинения. О тяжелой судьбе одной средневековой исторической дамы, конкретной. Баллада слезная.
Необходимая историческая справка. Что французский король Филипп II Август (р. 1165, король 1180 — 1223 гг.) — монарх значительный и прославленный, оспариванию вряд ли подлежит. Частью его биографии и образа является история его личной жизни, также незаурядная, и можно столь же убедительно утверждать, что первым двум из трех его жен не повезло. Вторую жену он, как известно, отверг сразу же после свадьбы, что вызвало длительный скандал. История первой жены способна взволновать своей устрашающей краткостью.
Изабелла д’Эно (Isabelle d’Hainaut, применяется также прочтение «Геннегау», 1170 — 1190) была выдана в возрасте десяти лет за пятнадцатилетнего Филиппа. Брак ее устроил ее дядя, граф Фландрии Филипп I Эльзасский (ок. 1136 — 1191), с целью укрепления своего влияния. Брак этот доставил Изабелле сильную неприязнь со стороны матери мужа. В 1184 году король Филипп, рассорившийся с дядей и отцом Изабеллы, предпринял попытку отвергнуть ее под предлогом неплодия. Изабелла была удалена в Санлис, где затем собрался совет, который должен был оформить решение; по сообщению хрониста, в это время Изабелла обходила, молясь о защите, церкви города. Сочувствовавший ей народ вступился за нее, и Филипп взял ее обратно. В 1187 г. Изабелла родила сына Людовика; согласно одному преданию, когда она, беременная, пришла выразить благодарность в собор Парижской Богоматери, в соборе сами собой зажглись четыре лампады. В 1190 г. Изабелла умерла, рожая близнецов, которые также не выжили. Погребена она была также в соборе Парижской Богоматери.
Следующий ниже опус, вдохновленный этими данными, на верность всех деталей не претендует.
Филипп Август и жена Изабелла
Муж зовет решать совет:
До сих пор ребенка нет.
Муж — властитель в той стране,
Хочет суд чинить жене.
Эту думает прогнать,
Чтоб с другой детей зачать.
А жена — пышность бросив, молящей простой,
По церквям его города ходит босой.
«Матерь Божья, нечестных людей отгони!
Знаешь Ты: с королем нас венчали детьми,
Чтоб мой дядя над ним власть сумел удержать…
За кого стать в их споре — не мне рассуждать.
Одинокой, судьбину ненужных деля,
Я останусь, когда не укроешь меня!»
В серости свеча дрожит.
Люд все громче говорит:
«Суд неправ, король наш скор.
По невинной бьет укор.
Оба юны, могут ждать,
Время есть, чтоб ей рожать».
Муж тот ропот услыхал,
За руку жену он брал.
Юноша, перед толпой
Встал он с девочкой-женой.
«Будем звать дитя вдвоем.
Возвращаю вас в мой дом».
Через время — кто чудо узнал, славословь! —
Королева идет к Богородице вновь,
С драгоценным под сердцем. А слухи неслись:
В храм вошла — и светильники сами зажглись.
Столь желанного сына король получил,
Но неплохо бы брат у наследника был…
И вступился бы народ —
Незачем. Опять идет
К Богородице жена —
Свитой в скорби внесена.
Новой ей угрозы нет.
Нет и двадцати ей лет.
Сызнова пришлось рожать,
Чтобы после почивать
В Божьей Матери руках…
Отступил презренья страх.
21.09.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1008420
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 14.03.2024
Уже очень давно постаралась сделать два варианта перевода знаменитой исторической песни 'Pastime with good company'. Первый вариант на мелодию не ложится и был задуман как шуточный. Второй тоже неточный, но на мелодию ложится.
Оригинал:
Henry Tudor (Henry VIII of England)
Pastime with good company
Pastime with good company,
I love, and shall until I die.
Grudge who will, but none deny,
So God be pleased, thus live will I.
For my pastance:
Hunt, sing, and dance,
My heart is set!
All goodly sport,
For my comfort,
Who shall me let?
Youth must have some dalliance,
Of good or ill some pastance.
Company methinks them best,
All thoughts and fancies to digest.
For idleness,
Is chief mistress
Of vices all:
Then who can say,
But mirth and play,
Is best of all?
Company with honesty,
Is virtue, vice to flee.
Company is good and ill,
But every man has his free will.
The best ensue,
The worst eschew,
My mind shall be:
Virtue to use,
Vice to refuse,
Thus shall I use me!
1) Пересказ, который петь на мелодию нельзя
Хорошая компания
(Песня веселого короля в парламенте)
Посвящается моей обожаемой супруге (№1) Екатерине Арагонской
Хорошая компания есть дело золотое.
Потеху добрую люблю я более покоя.
Кто злой завистник, пусть ворчит -
Веселья мне не запретит.
Все бы я гулял,
Все бы я плясал, —
Радость и забаву сердцем прославлял.
Ни зла не зная, ни добра, резвиться юность любит.
Что хорошо, да что к чему — компания рассудит.
Лень порокам — мать,
Петь, играть, гулять —
Жить, как Бог велел нам, и греха не знать.
Вот благо — честные друзья, со мной не будет подлый.
А что к добру и что во зло — решаем мы свободно.
С добрыми — за стол,
Злобный — прочь пошел!
Так и буду жить да пировать, не зная зол!
Пересказ 29 мая 2012
2) Перевод, который на мелодию ложится (хотя все равно не очень точный)
Хорошая компания
("Pastime with Good Company" Генриха VIII)
Я родился - весельчак,
гулять в компании люблю.
Навсегда останусь так,
брюзгам, каргам не уступлю!
Веселый час,
лов, песня, пляс -
к вам сердце лежит!
В забавах жить,
зла не чинить -
кто запретит?
Должно юности играть,
добром иль злом себя занять.
Что - к добру, а что - ко злу,
судья - компания всему.
Пороки все,
упреки все
лишь лень родит.
Не верить как,
что весельчак
всех лучше решит?
Стану с честным пировать,
а подлеца - того прочь гнать.
Злых ли, добрых выбирать -
то всякий волен сам решать.
Всех благ искать,
от бед бежать -
как следует быть, -
добро ценить,
а зло - казнить:
так стану я жить!
Перевод 25.08.2014
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1008302
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 13.03.2024
Текст знаменитої пісні Генріха VIII cпробувала перекласти українською.
Оригинал:
Henry Tudor (Henry VIII of England)
Pastime with good company
Pastime with good company,
I love, and shall until I die.
Grudge who will, but none deny,
So God be pleased, thus live will I.
For my pastance:
Hunt, sing, and dance,
My heart is set!
All goodly sport,
For my comfort,
Who shall me let?
Youth must have some dalliance,
Of good or ill some pastance.
Company methinks them best,
All thoughts and fancies to digest.
For idleness,
Is chief mistress
Of vices all:
Then who can say,
But mirth and play,
Is best of all?
Company with honesty,
Is virtue, vice to flee.
Company is good and ill,
But every man has his free will.
The best ensue,
The worst eschew,
My mind shall be:
Virtue to use,
Vice to refuse,
Thus shall I use me!
Мій переклад:
Генріх VIII Тюдор
Гарне товариство
Товариство гарнеє
Люблю й любити буду я.
Хтось стидить за це мене,
Проте така душа моя!
Веселощі,
Пісні, а ще –
І лови, й танок.
Я хочу – грать
І втіху мать.
Без пересторог!
Схильний будь-який юнак
До добрих чи дурних розваг.
Товариство – то суддя
Тому, чим захопився я.
Всі прикрощі
Від лінощів,
Пороки – від них.
Чи помиливсь,
Хто роздививсь
Й вшановує сміх?
Товариство чесних – то
Наш скарб, підступні – це ніхто.
Чи прогнать, чи шанувать –
Це кожен вільний обирать.
Добро вітать,
А зло – карать,
Ось радість моя.
Чеснотам – честь,
Пороки – геть.
Так житиму я.
Переклад 13.03.2024.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1008301
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 13.03.2024
(Стишок после просмотра одного исторического телесериала сложился :-)).
В том мире, что вдали пока летает,
Нас вспомнит тот, кто лично нас не знает.
И он о прошлых рассказать захочет,
Чтоб современник мир свой видел четче.
Тогда придут на помощь наши страсти,
Терпенье в бедах и призывы счастья.
Не все при возвращенье будет то же,
На мелком важном настоять не сможем.
Но вот и повод чувствам благодарным:
Жить в новом не чужим, не старым - равным.
И даже - это чудо может статься -
Частицу сути угадать удастся.
14.07.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1008167
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 11.03.2024
Выдержка держит дельно,
На возбужденных злая -
Только бы непорядка
Люди не увидали!
Выдержка держит долго.
Было упрямства пенье -
Перевелось в привычку
Бывшее оживленье.
Выдержка больно держит.
Думаешь: вот, сорвешься...
Голос настырный: "Стыдно.
Вредно" - и не сдаешься.
Выдержка - оболочка
Горя и счастья крика:
Крик под ее защитой
Ждет - без препятствий мига.
06.07.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1008023
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 10.03.2024
(Такой совет может быть нужен много кому. В том числе и мне :-)).
Как научиться терпеть несправедливые суждения
о своих мыслях
Плевок словцом — то знак удачи,
Пусть горечь тает, коротка:
Немного глупости не пряча,
Вы первым били дурака.
18.06.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1008021
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 10.03.2024
Не посмеемся грубо над печалью,
Ведь даже малая — не безначальна.
И не осудим смеха бессердечно —
Ведь даже долгий будет он конечен.
13.06.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1007942
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 09.03.2024
[Смешение принципов]
Сказали: жизнь — борьба. И жизнь — терпенье.
Вслух или молча, но преодоленье.
Кто борется, обычно восхвален.
Кто терпит, тот не больше ли силен?
Силен, но мудр ли? Изменений лучших
Ждет или нет, он лишнего не рушит.
Борец на это мог бы возразить:
В борьбе нельзя нетерпеливым быть.
Сказали: чередуй то и другое.
Ученье осторожное такое…
04.06.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1007940
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 09.03.2024
Здесь вы воссозданы, но вас здесь нет.
Не отыскать вас - продолжать искать.
Вы сами - на дороге вашей след,
Что высмотрит толкующая рать.
Рассказывали вы или другой -
Читающий прочтет вас по себе,
Поставит вместе или врозь с собой,
Вам суд свершит он по своей судьбе.
Пускай случайно мелочь выдаст вас,
Добавит необычности в житье,
Но, чтоб ее приметить, нужен глаз,
Нужна и зоркость, чтоб принять ее.
Умеет и открыть, и оградить,
Рассказа ограниченная власть:
В себе нам - много жизней отразить,
А все же сохранится тайны часть.
11.06.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1007640
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 06.03.2024
Вы бы хотели стать не тем, что есть?
Поярче для поездки выбрать сани:
На властный трон, пригнув народы, сесть
Иль показать героя на экране?
Упорно, искренне трудились вы,
Измену цели в жизнь не допускали,
Но нет ни «положенья», ни молвы,
Мир не исправлен, вы же подустали.
А может быть, вы влезли высоко
И, на холме удерживая место,
Вздыхаете: кто ниже, тем легко
(И в этом заблуждаетесь, но честно).
Есть выбор вам: кого-то обвинить,
Что счастья меньше вам, чем вы достойны,
Его виня, печаль свою затмить, —
Но выход этот портит вас: он злобный.
Решить вам можно: только на сейчас
Грусть подлетела, вряд ли б задержалась.
Стоите там, где, значит, нужно вас,
А нужным быть — уверенная радость.
Когда жизнь позволяет смелым быть
И к действию зовет — жизнь измените,
А если не пускает изменить —
Хотя бы новое вообразите.
Вы, может, и не любите мечтать,
Находите, что это — лень пустая…
Но отказавшись и воображать,
Найти себе простор мы запрещаем.
23.11.2016
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1007639
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 06.03.2024
Оригинал:
Анна Ахматова
Летний сад
Я к розам хочу, в тот единственный сад,
Где лучшая в мире стоит из оград,
Где статуи помнят меня молодой,
А я их под невскою помню водой.
В душистой тиши между царственных лип
Мне мачт корабельных мерещится скрип.
И лебедь, как прежде, плывет сквозь века,
Любуясь красой своего двойника.
И замертво спят сотни тысяч шагов
Врагов и друзей, друзей и врагов.
А шествию теней не видно конца
От вазы гранитной до двери дворца.
Там шепчутся белые ночи мои
О чьей-то высокой и тайной любви.
И все перламутром и яшмой горит,
Но света источник таинственно скрыт.
1959
Мій переклад:
Анна Ахматова
Літній сад
Якби до троянд мені, знов сад єдиний побачить,
Де та огорожа стоїть, в цілім світі найкраща,
Де в статуй є спогад, як я, молода, там ходила,
А я пам’ятаю, як невська вода їх укрила!
До тиші духмяної б рушить, де липи-царівни,
Де уявлятиму щогл корабельних рипіння.
Там лебідь пливе, як колись, крізь віки він мандрує,
І вроду свого двійника він очима милує.
І кроків там сплять сотні тисяч. Лишили їх в русі
І друзі, і вороги, вороги й друзі.
А тіні ідуть урочисто, спинити не вдасться
Від вази гранітної хід їх до двері палацу.
Там мовлять мої білі ночі, шепочуть до рання,
Про те, що хтось має високе й таємне кохання.
І все перламутром і яшмою ясно палає…
А звідки те світло – не знать. Таємниця ховає.
Переклад 02.03.2024
А я пам’ятаю, як невська вода їх укрила! – згадка про повінь 1924 р.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1007545
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 05.03.2024
Оригинал:
Анна Ахматова
Родная земля
И в мире нет людей бесслезней,
Надменнее и проще нас.
1922
В заветных ладанках не носим на груди,
О ней стихи навзрыд не сочиняем,
Наш горький сон она не бередит,
Не кажется обетованным раем.
Не делаем ее в душе своей
Предметом купли и продажи,
Хворая, бедствуя, немотствуя на ней,
О ней не вспоминаем даже.
Да, для нас это грязь на калошах,
Да, для нас это хруст на зубах.
И мы мелем, и месим, и крошим
Тот ни в чем не замешанный прах.
Но ложимся в нее и становимся ею,
Оттого и зовем так свободно — своею.
1961. Ленинград
Мій переклад:
Анна Ахматова
Рідна земля
И в мире нет людей бесслезней,
Надменнее и проще нас.
1922
Не носимо її як оберіг,
Не творимо про неї віршів з плачем,
Не тішим нею снів гірких своїх,
Обіцяного раю в ній не бачим.
Не уявляємо в душі своїй,
Як нам її купити чи продати.
На ній ми хворі, в горі чи німі,
Та нам її при цьому не згадати.
Так, наші калоші бруднить вона,
Так, хрустить поміж наших зубів,
І ми мелемо, й місимо, й кришимо
Порох цей, а він - не завинив.
Та лягати нам в неї, ставати нам нею,
Ось чому ми звемо її вільно – своєю.
Переклад 01.03.2024
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1007544
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 05.03.2024
Честь и тщета заводят вместе танец,
Одна другую подменить пытаясь.
Честь думает: я высока, смела,
Тщета - все мелочи б себе взяла.
Честь власти так не хочет, как отличий.
Тщета довольна почестью двуличной.
Честь требует и жертвует собой.
Тщета не побоится слыть пустой.
Кто чести пожелает приобщиться,
Тщетой случайно может заразиться.
А тем, чей выбор честный был - тщета,
Внушает зависть чести высота.
07.11.2016
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1007480
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 04.03.2024
(Злой провокационный стишок. Ни к кому из педагогов, работающих вместе с автором на момент его написания, отношения не имеет).
Училка, зря не парься: ты глупа!
Не возражай: не слушают такую.
Ты все твердишь, что правда - простота,
Но школьник выбрал простоту другую.
Он выбрал развлеченье и успех.
При этом взгляде ты - предмет для шуток
И объясняешь для немногих тех,
Кто к силе большинства пока не чуток.
Учеников ты к мудрости зовешь,
Чью истинность века могли проверить...
Им интересно лишь, насколько врешь.
Что врешь всегда, несложно им поверить.
До той ты не допрыгнула черты,
Которая бы сделала богаче.
Затем считают, что продажна ты...
Предубежденье истины не значит.
Твою ответственность, причуд важней,
Ученики сочли ненужной властью.
Но судят о тебе они по ней —
Устала ты бороться с этим счастьем.
Пока ты веришь: не должно так быть,
Чтоб шли усилья в пустоту как будто...
Отчаявшись, вот-вот начнешь ты мстить
Ученикам: опасно чувство "пусто".
Не жди культуры в помощь: суета
Культуру оттеснит надолго, верно...
Покуда неуч - главный, ты - глупа.
Не соблазнись же стать еще и стервой!
08-09.02.2017
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1007454
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 04.03.2024
Ідея імперії як засобу підтримки миру у творах Данте Аліг’єрі
Розглядається розвиток ідеї імперії як універсальної світської влади у творах великого поета і мислителя Данте Аліг’єрі (1265–1321). Найдетальніше ця ідея обґрунтована ним у трактаті «Монархія», але присутня і в інших творах Данте – у трактаті «Бенкет», у декількох листах, які стосуються військової кампанії у Італії імператора Священної Римської імперії Генріха VII (1269/1275–1313), який прагнув об’єднати імперію під своєю владою і якого Данте вітав як можливого поновлювача миру в Італії, у славетній поемі «Божественна комедія». Оскільки Данте не розглядає імперію як таку, що скасовує держави в її межах, – навпаки, вважає, що імператор має враховувати відмінність у правопорядках між складовими імперії, – і вбачає призначення імперії в утвердженні й захисті миру, має сенс вважати його політико-правові погляди, висловлені у зв’язку з ідеєю імперії, такими, що мають значення для розвитку міжнародно-правової думки.
Джерелом походження імперії Данте вважає Божественне Провидіння і, бажаючи довести це, поєднує докази, які знаходить і в античності, і в християнстві. Влада імперії не залежить від влади католицької церкви, хоча має поважати останню. Призначення імперії Данте вбачає у встановленні миру й справедливості, а передумову здійснення цього призначенея імперії вбачає в тому, що імператор, верховний володар, не бажатиме збільшення своїх володінь – у такий спосіб нахил людини завжди бажати більше, ніж вона має, буде подолано, й імператор зосередиться на збереженні тих, що існують, кордонів в межах імперії. До функцій імператора належить мирне вирішення спорів між складовими імперії. Говорячи про здійснення імператором правосудля, Данте визнає, що насамперед від імператора очікується милостивість, однак щодо супротивників своєї влади імператор має право бути суворим. Данте визнає також межі імператорської влади і можливість її небезпечності, яка має бути виключена шляхом взаємної підтримки авторитетів імператора та філософа.
Вступ. Хоча трактат «Монархія» (‘De Monarchia’) є тим твором великого поета і мислителя Данте Аліг’єрі (1265–1321), де ідея імперії, універсальної світської влади, обґрунтовується ним найдетальніше, ця ідея присутня і в інших його творах, у тому числі у його найзначнішому поетичному творі – славетній поемі «Божественна комедія». Данте вбачає призначення імперії в утвердженні й захисті миру і не розглядає імперію як таку, що скасовує держави в її межах, тому має сенс вважати погляди Данте, висловлені у зв’язку з цією ідеєю, такими, що мають значення для розвитку міжнародно-правової думки, з поправками, звичайно, на особливості епохи. Розгляд у сукупності тих творів Данте, де ним тією чи іншою мірою висвітлюється ідея імперії, дозволяє побачити цю ідею повніше, ніж при зосередженні лише на «Монархії», а також побачити, як Данте пов’язував цю ідею з політичними подіями життя Італії початку XIV cт., а саме – із військовим походом у 1310–1313 рр. до Італії імператора Священної Римської імперії Гeнріха VII (Генріха, графа Люксембурзького (1269/1275–1313), обраного королем Німеччини/римським королем у 1308 р., коронованого імператором у 1312 р.), який здійснював цей похід, щоб об’єднати імперію під своєю владою.
Серед авторів, які писали про політико-правові ідеї Данте у зв’язку з його життям та творчістю, – Л.М. Баткін [1], Ф. Вегеле [2], Е.Н. Вілсон [3], І.М. Голєніщєв-Кутузов [4], Р.В.Б. Льюїс [5], Дж. Рууд [6], М. Стріха [7].
Постановка завдання. Метою цього дослідження є розгляд розвитку ідеї імперії у творчості Данте Аліг’єрі шляхом поміщення трактату «Монархія» у контекст інших його творів.
Результати дослідження. У четвертій книзі трактату «Бенкет» (‘Il convivio’), написаного близько 1304–1306 рр. [6, с. 249], Данте у зв’язку з поняттям благородства стисло розглядає призначення Mонархії (‘Monarchia’) і завдання імператора. Тут він надає визначення Монархії як єдиної держави, єдиного князівства (‘uno solo principato’) [8, c. 223]. Існування Монархії, очолюваної однією людиною, Данте пояснює декількома причинами, що взаємодіють: з одного боку – тим, що для щасливого життя люди потребують допомоги інших людей і тому потребують об’єднання (Данте вбачає щасливе життя метою, заради досягнення якої створене людське суспільство), а з іншого боку – властивістю людської природи завжди бажати більшого, ніж те, чим людина вже володіє. В останній властивості Данте вбачає причину воєн, і для запобігання ним, на його погляд, і має існувати Монархія: «Тому, щоб покласти край цим війнам і їх причинам, необхідно, щоб вся земля, яку надано у володіння людському роду, була Монархією, тобто єдиною державою, і мала єдиного державця, який, володіючи всім і не маючи бажання мати більше, тримав би держави (буквально «королівства» (li regi)) в межах їх кордонів, щоб між ними був мир, у якому перебували б міста, і у цьому стані сусіди любили б одне одного, у цій любові дома задовольняли б кожну свою потребу, через що людина жила б щасливо, для чого вона і народжена» [8, c. 222–223]. Варто помітити, як Данте будує ланцюг між організацією життя людства як найбільшої спільноти, менших спільнот у її рамках і щастям кожної окремої людини. Природні схильності людини виступають головним чинником порушення суспільного ладу, проте заради щастя кожної людини суспільство існує. Державець Монархії за Данте не має бажати надбання більших територій, бо для нього просто не існуватиме бажання збільшити свої володіння як стимулу порушення миру; отже, зазначена Данте природна схильність людини завжди прагнути більше, ніж в неї вже є, для державця Монархії приборкана через її максимальне задоволення. Саме тому цей державець запобігатиме порушенню миру іншими учасниками очолюваної ним спільноти. Можна також одразу помітити, що, хоча Данте називає Монархію єдиною державою, існування в її межах держав зі своїми кордонами не розглядається ним як суперечність цьому.
Слова «Імперія» (Impero) та «Імператор» (Imperadore) Данте використовує для характеристики обов’язків глави пропонованої людської спільноти: «Для досконалості ладу всезагальної спільноти (religione) людського роду потрібний один, начебто керманич, який, беручи до уваги різні умови світу і різноманітні й необхідні обов’язки для впорядкування, мав би всезагальний і безспірний обов’язок наказувати. І цей виключний обов’язок названий Імперією, поза сумнівом, оскільки він є наказом для всіх інших наказів. І той, хто має цей обов’язок, названий Імператором, бо для всіх наказів він є тим, хто наказує, і те, що він каже, є законом для всіх, якому всі мають підкорятися, і кожен інший наказ одержує від нього силу й авторитет. І так виявляється, що імператорські велич і авторитет найвищі у людському товаристві» [8, c. 223–224]. Так надається найзагальніша характеристика внутрішньої організації імперії: імператор постає як верховний правотворець і джерело обов’язкової сили усіх обов’язкових актів. Нижче у цьому ж трактаті Данте дає пояснення значення слова авторитет (autoridade) як «дії автора», вказуючи, що автор (autore) – це будь-яка особа, гідна, щоб їй довіряли й підкорялися [8, c. 231].
Однак безпосередня причина, чому Данте вдається у цьому трактаті до характеристики імперії, полягає в тому, що він не згоден з поглядом імператора Фрідріха II Швабського Гогенштауфена (1194–1250, коронований імператором у 1220 р.) на те, чим є благородство, – що це стародавнє багатство й добрі звичаї – і бажає цей погляд спростувати. Для цього Данте, по-перше, доводить, що помилковий погляд імператора поширений через авторитет, яким той володіє, а по-друге, доводить, що він має право сперечатися з цим поглядом імператора. Для цього Данте вказує у своєму міркуванні на межі імператорської влади, які випливають із розуміння її призначення. Це призначення Данте визначає як правотворчість і захист права: імператор є посадовою особою, яка існує для запису, оприлюднення й виконання писаного закону (la Ragione scritta – буквально «писаного розуму»), а писаний закон був винайдений для визначення й наказу справедливості (equitade) [8, c. 244]. Справедливість же існує у діях людини, які підкорені розуму й волі – отже, на ці дії поширюється влада імператора і ними ж вона обмежується. На погляд Данте, образно обов’язки імператора можна уявити як обов’язки такого, що їздить на людській волі, вершника (lo cavalcatore de la umana volontade) [8, c. 245]. Причому важливо, що цей вершник не постає як поневолювач, як той, чиє існування може зашкодити, – навпаки, він має слугувати збереженню й досягненню миру, отже, на краще. Образ імператора як вершника, який потрібний для ладу, права – як вузди, яка не має сенсу без вершника, та позбавленої миру Італії як коня, здичавілого без належного керівництва, з’являється також у найславетнішому творі Данте – «Божественній комедії», у пісні шостій «Чистилища». Тут згадується знаменитий імператор-законодавець Юстиніан I (483–565, імператор з 527 р.) і засуджується король Німеччини/король римлян Альберт Габсбург (1255–1308, король Німеччини з 1298 р.), який не з’являвся в Італії, нехтуючи своїми обов’язками вершника:
«Поглянь по берегах морського ширу,
Злощасна, і на себе зір зведи, —
Чи є куток, який радів би миру?
Юстініан узду був назавжди
Надів тобі, в сідлі ж нема нікого, —
Тож сором став би менший без вузди.
А ви, святоші, кесаря нового
Та посадили б до його сідла,
Якби ви Бога слухали живого.
Та кінь здичавів з неслухнянства й зла
Бо від острог тоді став одвикати,
Як ваша цю вузду рука взяла.
Ти ж, німцю Альберте, волів тікати,
Бо кінь не хоче в збруї йти твоїй,
А ти ж в сідло повинен був сідати.
Бодай Суддя правдивий присуд свій
На кров твою з зірок небесних кинув
Такий, щоб ужахнувсь наступник твій!»
(«Чистилище», пісня шоста, 85–102) [9, с. 228].
Для читача, який слідкує за образністю Данте-великого поета в його нехудожніх творах, може бути цікавим, що Данте у «Бенкеті» порівнює імператора ще й з митцем та майстром, які досягли досконалості у своїй професії: авторитет імператора має ті самі засади, що й їх авторитет, і діяльність імператора Данте характеризує теж як мистецтво. Проте визначення того, що є благородством, не належить до повноважень імператора, тому в цій сфері з ним можна не бути згодним. Отже, Данте у «Бенкеті» висловлює всіляку повагу інститутові імператора й обґрунтовує його необхідність, однак при цьому доводить, що імператор не є всевладним і його повноваження мають межі, за якими підкорення імператорові має припинятися. Якщо через авторитет імператора поширюється якесь хибне твердження, погоджуватись із цим твердженням не слід.
Говорячи у «Бенкеті» про авторитет імператора, Данте розглядає його у зв’язку з авторитетом верховного філософа. На думку Данте, ці два авторитети мають діяти спільно, підтримуючи один одного. Авторитет імператора без авторитета верховного філософа небезпечний, а авторитет верховного філософа без імператорського ніби слабкий через безлад серед людей. Тому для доброго й досконалого правління авторитети імператора й філософа мають, на думку Данте, поєднуватись [8, c. 234]. Данте, отже, визнає у цьому міркуванні, серед іншого, що авторитет імператора може бути небезпечний, і обстоює авторитет філософа як засіб виключення цього.
Порівняння четвертої книги «Бенкету» з трактатом «Монархія», написаним пізніше (на поширений погляд, у 1313 р.), дозволяє помітити наступне:
У обох цих творах проводиться думка про те, що існування імперії має бути запорукою миру і що глава імперії має бути гарантом миру саме тому, що не може бажати збільшення своїх володінь [10, с. 46-47]. Значення назви «імперія» детально пояснюється Данте саме у четвертій книзі «Бенкету». У «Монархії» Данте зауважує, що імперією звичайно називають світську монархію, яку він визначає тут як «єдину владу, яка стоїть над усіма владами в часі і понад те, що вимірюється часом» [10, c. 22].
У обох цих творах обґрунтовується необхідність існування саме імперії, очолюваної Римом, право римського народу на імперію. У «Бенкеті» Данте посилається заради цього на Провидіння. У «Монархії» цьому його твердженню надається детальніше обгрунтування, якому присвячена друга з трьох книг – складових цього трактату. На користь цього твердження Данте висуває наступні аргументи:
Римський народ одержав імперію як найзнатніший, бо батьком римського народу був славний цар Еней, втікач з Трої, який успадкував знатність як від предків, так і від своїх дружин. При цьому остання дружина Енея, Лавінія, походила з Італії, яку Данте характеризує як «найзнатнішу область Європи» [10, c. 62].
Вдосконалення Римської імперії підтримувалося дивами, з чого випливає, що ця імперія до вподоби Богу, бо дива творить лише Бог [10, c. 63]. Серед див, які у цьому зв’язку перераховує Данте – знаменитий порятунок Риму гусем [10, c. 64].
Підкорюючи собі світ, римський народ мав на меті загальне благо, що підтверджується його подвигами [10, c. 66]. Данте наводить приклади відомих особистостей з римської історії, чиє життя було присвячене загальному благу. На погляд Данте, римський народ одержав право підкоряти світ, бо загальне благо є метою права, а «будь-який, хто має на увазі мету права, одержує право» [10, c. 71].
Рим і його народ самою природою призначені владарювати світом [10, c. 75].
Римський народ одержав імперію у двобої з іншими народами, що боролися за владу над світом, – отже, це відбулося згідно Божого рішення і згідно права. Це твердження надає Данте змогу висвітлити уявлення про правила війни за аналогією до правил двобою. Як такі правила він називає необхідність попереднього вичерпання мирних засобів вирішення спору і саме встановлення справедливості за спільною згодою сторін як мету боротьби, надаючи особливе значення відсутності матеріальної зацікавленості як її причини [10, c. 79–89].
Римська імперія була визнана Христом на початку і наприкінці місії. З народження Христа у час, коли римський імператор оголосив перепис населення в імперії, випливає визнання Христом справедливості наказу про цей перепис, виданого Августом від імені римського народу, і юрисдикції, яка є основою цього наказу [10, c. 91]. Як визнання Христом Римської імперії має також, на погляд Данте, розглядатися страта Христа за вироком повноважного судді: у цей спосіб було покарано гріх Адама, тому суддя мав володіти юрисдикцією щодо всього людства [10, c. 92–94].
Можливо, більше значення, ніж те, чи погоджується сучасний нам читач з аргументами, які наводить Данте на користь Римської імперії, має cтаранна розробка Данте аргументації, яка мала бути зрозумілою для його сучасників, співвітчизників і єдиновірців.
У «Монархії», на відміну від «Бенкету», розглядається роль імперії для забезпечення справедливості і монарха/імператора як суб’єкта мирного вирішення спорів. Монарх зможе вирішувати спори між іншими правителями саме тому, що матиме більші, ніж вони, повноваження, оскільки рівний над рівним не має влади [10, c. 36], [11, с. 317]. Найвищу силу справедливість має тоді, коли властива тому, хто володіє найвищою в світі волею й владою, тобто монархові [10, c. 38].
У «Монархії» детальніше, ніж у «Бенкеті», мовиться про те, що монарх має керувати різними складовими імперії за збереження їх правопорядків: «Адже народи, королівства й міста мають свої особливості, які належить регулювати різними законами» [10, c. 48].
Якщо у «Бенкеті» пара носіїв авторитета, які можуть бути протиставлені, але мають доповнювати один одного для загальної користі, – це імператор і філософ, то у «Монархії» подібною парою стають монарх/імператор і Папа Римський. У випадку «Монархії» протиставлення значно драматичніше і має важливіші політичні наслідки, бо пов’язане із характерною для Середньовіччя і, зокрема, для Італії боротьби за владу. Данте у третій книзі «Монархії» ґрунтовно доводить, що влада монарха/імператора має своїм джерелом волю Бога, а не римського первосвященика, але наприкінці книги закликає Цезаря, тобто імператора, виявляти Петрові, тобто Папі Римському, таку повагу, яку первородний син виявляє до свого батька [10, c. 138].
Характеристика монарха/імператора, надана у «Монархії», дозволяє бачити в ньому «наднаціонаональну особу», якає водночас є джерелом піклування інших правителів про їх підданих і піклується про всіх в універсальному масштабі [11], [12].
Окрім великих творів, ідея імперії розвивається Данте також у декількох листах, пов’язаних із введенням військ до Італії Генріхом VII.
У листі, зверненому до всіх королів Італії, сенаторів Вічного міста, тобто Риму, герцогів, маркізів, графів і народу, не датованому, але написаному, ймовірно, в січні 1311 р., коли Генріх VII коронувався в Мілані королівською короною Італії і Данте був при цьому присутній [4, c. 284], Данте закликає їх вітати Генріха VII, якого називає новим Мойсеєм і нареченим Італії, та підкоритися його владі. У цьому листі висвітлені ролі імператора як неодмінного встановлювача миру і захисника справедливості, що передбачає здійснення з його боку і покарання, і помилування, а також пояснюється походження імператорської влади. Імператор знищить мечем лиходіїв і здасть свій виноградник в оренду іншим землеробам, які нададуть плід справедливості у час збору врожаю, але він же буде милосердним, бо пробачить усіх, хто попросить милості, оскільки він є Цезарем і його велич витікає з джерела милосердя. Імператор також принесе порятунок тим, які страждають, пригнічені. Данте доводить, що влада імператора дана Богом, включаючи у своє доведення слова Христа, звернені до Пілата, що повноваження намісника Цезаря, якими той хвалився, походять з неба. Тому будь-які сумніви в тому, що імператор є державцем, посланим Італії Богом, мають бути відкинуті: «визнайте, що Пан неба і землі призначив нам короля» [13, с. 383].
Данте використовує у цьому листі на підтримку Генріха VII також посилання на благословення, одержане імператором від Папи Климента V (1264–1314, понтифікат з 1305), наступника апостола Петра. Однак згодом Климент V повівся із Генріхом VII підступно, тому Данте у «Божественній комедії» засуджує Папу вустами своєї коханої Беатріче:
«Префект на божім форумі такий:
З ним зовні буде приятель, а тайно
Штовхатиме його на шлях тяжкий».
(«Рай», пісня тридцята, 142–144) [9, с. 529].
За провіщенням Беатріче, Климент V має по смерті потрапити до Пекла, а на Генріха VII чекає трон у Раю.
У датованому 31 березня 1311 р. листі, зверненому до найнегідніших флорентійців, які перебувають в місті, – на противагу йому, який незаслужено є вигнанцем, – Данте висловлює гнів і презирство своїм співвітчизникам за їх небажання визнати владу Генріха VII. Данте починає цей лист, виголошуючи, що священна Імперія римлян виникла за рішенням милостивого провидіння вічного Царя, і що її призначення –- спокій людського роду і його життя відповідно до права, так, як вимагає природа. Ближче до кінця листа Данте зауважує також, що імператор прийшов заради не свого, а загального добробуту. Небажання визнати владу імператора є запереченням вищої волі, яке не заслуговує на милосердя, і Данте змальовує досить страшну картину покарання засліплених жадібністю флорентійців за непокору імператорові. Данте оголошує співвітчизникам, що вони повстають проти справжньої свободи заради хибної. Щодо найвищої свободи Данте запитує: «Справді, чим вона є, якщо не вільним перекладом волі у дію, що закони полегшують для тих, хто їм слідує? Тому, оскільки вільні лише ті, хто добровільно підкоряється закону, ким вважаєте себе ви, які, хоча заявляєте про любов до свободи, змовляєтеся, попри всі закони, проти державця законів?» [14, c. 395]
У листі, датованому 17 квітня 1311 р. і зверненому до самого імператора, Данте закликає його вирушити до Тоскани для повалення тамтешньої тиранії, яка чинить спротив імператорській владі. Данте говорить у цьому листі не лише від свого імені, але й від імені усіх тосканців, які бажають миру. На погляд Данте, імператор має знищити самий зародок спротиву своїй владі, щоб не припустити поширення цього спротиву. Характеризуючи тут імператорську владу, Данте одразу ж, вже у зверненні до свого адресата, вказує на Божественне провидіння як на її джерело; проголошує у перших рядках листа, що імператор має захищати спадщину миру, на яку через свою заздрість посягає диявол; згодом Данте називає імператора наступником Цезаря й Августа, «посланцем Бога, сином церкви і просувачем римської слави» [15, c. 403], зазначає, що Христос своїм народженням визнав імператорську владу, і нагадує, що територіально ця влада не обмежується ані Італією, ані Європою. Таким чином помітно, як у своєму обґрунтуванні імператорської влади Данте спирається і на античність, і на християнство – і на історію Римської імперії, і на Євангелія.
Висновки. Розгляд ідеї імперії у творах Данте Аліг’єрі дозволяє побачити, що Данте визначає божественне Провидіння – як джерело походження імперії, поєднуючи на доказ цього античність і християнство, встановлення миру та справедливості – як призначення імперії і те, що імператор не бажатиме збільшення володінь, – як передумову здійснення її призначення. Захоплений ідеєю імперії, Данте все ж визнає, що влада імператора не є необмеженою і може бути небезпечною – останньому можна запобігти, якщо авторитет імператора діятиме спільно з авторитетом філософа. До завдань імператора належить мирне вирішення спорів між іншими, належними до імперії, правителями та керівництво складовими імперії при тому, що їх правопорядки зберігаються. Хоча насамперед від імператора очікується милостивість, він має право бути суворим, караючи супротивників своєї влади, бо ця влада походить від божественного Провидіння і тому, що імператор має захищати загальне благо – отже той, хто повстає проти нього, заради хибної свободи посягає на справжню.
Список використаних джерел:
Баткин Л.М. Данте и его время. Ленинград: Наука, 1965. 199 c.
Вегеле Ф. Данте Алигьери. Его жизнь и сочинения / перевел с нем.,с третьего изд. Веселовский А. Москва : Издание Солдатенкова К.Т., 1881. 446 c.
Wilson A.N. Dante in love. New York : Farrar, Straus and Giroux, 2011. 386 p.
Голенищев-Кутузов И.Н. Данте. М: Молодая гвардия, 1967. 288 с. (Жизнь замечательных людей).
Lewis R.W.B. Dante. A life. New York : Penguin Books, 2009. 205 p.
Ruud J. Critical Companion to Dante. A literary reference to his life and work. New York: Facts on File, 2008. 566 p.
Стріха М. Данте Аліг’єрі та його «Божественна комедія». Здолавши півшляху життя земного… : «Божественна комедія» Данте та її українське відлуння / пер. з італ. та упоряд. М. Стріха. Київ: Факт, 2001. С. 9 – 28.
Dante Alighieri. Il Convivio. Tutte le opere. Opere minori: nel 2 vol./ a cura di F. Chiappelli, E. Fenzi, A. Jacomuzzi, P. Gaia. Torino: Unioine Tipografico-Editrice Torinese, 1986. Ristampa 1997. V. 2. P. 9–322.
Данте Аліг’єрі. Божественна комедія / переклад з італійської та примітки Євгена Дроб’язка. К: Видавництво художньої літератури «Дніпро», 1976.
Данте Алигьери. Монархия / пер. с итал. В.П. Зубова; комментарии И.Н. Голенищева-Кутузова. Москва: Канон-пресс–Ц–Кучково поле, 1999. 192 c.
Ржевська В.С. Міжнародно-правові ідеї Данте Аліг’єрі щодо підтримки миру. Часопис Київського університету права, 2013, №1. C. 316–320.
Ржевская В.С. Империя в представлении Данте Алигьери: «вечный мир», а не «коллективная безопасность». Международное право как основа современного миропорядка. Liber Amicorum к 75-летию проф. В.Н. Денисова : моногр. / под ред. А. Я. Мельника, С. А. Мельник, Т.Р. Короткого. Киев; Одесса : Фенікс, 2012. C.424–441.
Dante Alighieri. Epistola quinta. Tutte le opere. Opere minori: nel 2 vol./ a cura di F. Chiappelli, E.Fenzi, A.Jacomuzzi, P. Gaia. Torino: Unioine Tipografico-Editrice Torinese, 1986. Ristampa 1997. V. 2. P. 375–385.
Dante Alighieri. Epistola sesta. Tutte le opere. Opere minori: nel 2 vol./ a cura di F. Chiappelli, E. Fenzi, A. Jacomuzzi, P. Gaia. Torino: Unioine Tipografico-Editrice Torinese, 1986. Ristampa 1997. V. 2. P. 386–399.
Dante Alighieri. Epistola settima. Tutte le opere. Opere minori: nel 2 vol./ a cura di F. Chiappelli, E. Fenzi, A. Jacomuzzi, P. Gaia. Torino: Unioine Tipografico-Editrice Torinese, 1986. Ristampa 1997. V. 2. P. 400–411.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1007318
рубрика: Проза, Лірика кохання
дата поступления 03.03.2024
Моя статья о политико-правовых взглядах Данте Алигьери. Опубликована в 2012 г. в юбилейном сборнике к 75-летию любимого научного руководителя. Также ранее выложена на Вордпрессе.
Ржевская В.С. 1
Империя в представлении Данте Алигьери: «вечный мир», но не «коллективная безопасность»
Историческое развитие идеи постоянного мира между народами невозможно представить без слова великого итальянского поэта, мыслителя и политического деятеля Данте Алигьери (1265 – 1321). В трактате «Монархия» (наиболее распространено мнение, что трактат написан в 1313 г.) Данте обосновал необходимость империи – универсальной светской власти – в том числе тем, что только империя обеспечит универсальный и вечный мир. Убеждение в огромной ценности мира неоднократно выражено и в его главном произведении – поэме «Божественная комедия»:
Тот ангел, что земле принес обет
Столь слезно чаемого примиренья
И с неба вековечный снял завет …
(«Чистилище», песнь десятая) [2].
Вместе с тем мысли великого Данте об установлении вечного мира, высказанные в «Монархии», не могут в строгом смысле рассматриваться как «проект коллективной безопасности» в понимании «организация межгосударственных отношений, при которой ее участники рассматривают свое состояние нормального развития и защищенности от угроз как общее и взаимосвязанное». Для этого существует по крайней мере одна серьезная причина. Данте отстаивает не международное сотрудничество как условие поддержания мира, а именно индивидуальную ответственность за поддержание мира, как и за благополучие человечества в целом. Он выступает не за объединение усилий многих, а за Одного – за императора, считая, что лучше, если цель достигается одним, чем многими. Достаточно привести лишь одно его рассуждение: «То, что может происходить благодаря одному, лучше, если происходит благодаря одному, чем посредством многих…Если … то же самое, что происходит, благодаря А и В, может произойти и благодаря одному лишь А, излишне допускать В, ибо из его допущения ничего не следует, коль скоро раньше то же самое происходило и благодаря одному лишь А. И так как любое подобное допущение является напрасным или излишним, все же излишнее не угодно Богу и природе, а все, что неугодно Богу и природе, есть зло (и это само по себе очевидно). Отсюда следует, что лучшее по результатам происходит благодаря одному, а не благодаря многим; и более того: то, что происходит благодаря одному, есть благо, а благодаря многим – абсолютное зло»[3].
Модель отношений, описанная и аргументированная Данте в «Монархии», – это не система сотрудничества государств для достижения мира, это именно гарантия мира путем их покорности одному – императору. Хотя, конечно, можно рассуждать и в обратном направлении и утверждать, что результатом такой покорности будет именно объединение, создание общности, которое и принесет постоянный мир.
К тому же произведение Данте не является проектом: он не предлагает чего-то качественно нового, а защищает структуру, которая уже существовала – как Римская империя – или существует – как Священная Римская империя. Он также не предлагает каких-либо особенных механизмов, которые бы обеспечили ее функционирование – какой-нибудь совет или военную коалицию. Он говорит об империи в целом как о явлении. Правда, великий поет изображает империю такой, какой она должна была бы быть в соответствии с совершенным замыслом.
Но существует также несколько причин, благодаря которым невозможно при рассмотрении исторических проектов коллективной безопасности уклониться от того, чтобы уделить внимание также идеям Данте Алигьери – хотя бы в общем контексте этого явления. Первая причина в том, что Данте рассматривает империю как средство обеспечения мира. Следовательно, мы не можем игнорировать его мысли о средствах обеспечения мира, хотя бы как альтернативные по отношению к концепции коллективной безопасности. Тем более важно остановиться на них с учетом значения фигуры самого Данте.
Другая причина в том, что уже в Новое время Священная Римская империя повлияла на планы международных федераций, предлагавшиеся с целью поддержания мира. Но это была уже империя после Вестфальского мира, где еще более снизилось значение центральной власти. Таким образом, идеи Данте о необходимости империи, принадлежащие к началу XIV в. и касающиеся империи до Вестфальского мира, в которой, однако, уже обозначились тенденции к децентрализации, важно рассмотреть ради исторической преемственности.
Наконец, имеет смысл рассматривать идеи Данте об империи в связи с проектом Пьера Дюбуа, принадлежащим к той же исторической эпохе. Чтобы уяснить себе такую возможность, вспомним некоторые исторические обстоятельства.
Папа Римский Бонифаций VIII (около 1235 – 1303) утверждал доктрину верховенства духовной (то есть своей) власти над светской, изложенную в булле «Unam Sanctam» (1302). Незадолго до того, как Бонифация VIII уничтожил король Франции Филипп IV Красивый, Данте пострадал от папы и от брата Филиппа, Карла де Валуа. Партия гвельфов, находившаяся при власти во Флоренции, делилась на два крыла – так называемых «черных» и «белых». Разногласия между ними были наиболее заметны во внешнеполитических взглядах: в то время как «черные» гвельфы традиционно рассматривали как союзника папу, а также французских принцев, «белые» гвельфы опасались стремления папы захватить власть над Тосканой, не были склонны также принять французское влияние. Данте принадлежал к руководству «белых» гвельфов («черных» возглавляла семья Донати, из которой происходила его жена). В конце 1301 – начале 1302 г.г. при непосредственном содействии папы Бонифация и французского принца Карла де Валуа «черные» гвельфы устроили переворот во Флоренции и захватили власть. Данте, объявленный государственным преступником и заочно осужденный на смертную казнь, стал изгнанником на долгие годы – его жизнь была разрушена.
Генрих, граф Люксембургский, избранный императором («римским королем») под именем Генриха VII в ноябре 1308 г. вопреки амбициям Карла де Валуа, объявил, что не различает гвельфов и гибеллинов и выступил в поход в Италию, чтобы объединить империю под своей властью. Папа Климент V вначале как будто поддерживал Генриха, но потом начал ставить ему препятствия. Данте с надеждой приветствовал планы нового императора как примирителя и объединителя и призвал всю Италию покориться его законной власти: «Радуйся ныне, Италия – ты могла вызвать сострадание даже в Сарацинах, отныне же ты будешь предметом зависти для всего земного шара. Твой жених. утешение всего мира и гордость твоего народа, богатый милостями Генрих, подобный божеству, Август, Цезарь спешит к брачному обряду[4].
Императора поддержал ряд гибеллинских городов, а ряд гвельфских городов, объединившихся в лигу, не признал власть императора и оказывал ему сопротивление, причем возглавила его Флоренция (среди других были Лукка, Сиена, Перуджа, Болонья). Таким образом, Данте наблюдал объединение нескольких итальянских городов-государств, которые в его глазах были бунтовщиками, против законного государя – следовательно, «коллективная безопасность» гвельфских городов была для него не средством поддержания мира, а средством нарушения мира, так как она подрывала универсальный характер империи. В 1311 г. Данте обратился к соотечественникам с гневным письмом, где обличал их как коварных алчных предателей и угрожал страшными карами за непослушание. «Уж не хотели ли вы, ослепленные, как новые Вавилоняне, отделиться от законной империи и основать для себя новое государство, для того, чтобы одно называлось флорентинским государством, а другое римским? Отчего вам не захотелось в то же время враждебно взглянуть и на апостолическое единодержавие, чтобы, коль скоро на небе будет две луны, явилось на нем и двойное солнце?[5] » Данте выразил уверенность, что император обязательно победит флорентинцев и, если те будут непокорны и не согласятся на его власть заранее, «от противодействия вашего прибытие справедливого короля станет еще страшнее, медлительность, всегда сопровождающая его полки, с негодованием покинет их; и там, где вы думали отстоять для себя почетное одеяние свободы, вы погрузитесь в недра невольничьей темницы истинного рабства[6] » – то есть, Генрих по праву победителя прямо-таки раздавит Флоренцию репрессиями, которые она, по мнению Данте, заслужила. Император объявил всеобщую амнистию, но Данте полагал, что Флоренция, если она останется непокорной, должна быть из амнистии исключена. Он также призвал императора покорить Флоренцию.
Жестокость и непоследовательность позиции разгневанного Данте отмечает его биограф Э.Н. Уилсон: «Человек, который всего лишь несколько лет назад говорил о том, что Италия станет, так сказать, новой нацией, путем открытия общего языка, теперь бранил в наиболее несдержанных выражениях собственных сограждан за то, что они не желали, чтобы ими управляла немецкая армия»[7]. Л.М. Баткин в 60-е годы ХХ в. пытался, видимо, несколько смягчить впечатление от инвектив и угроз Данте, утверждая, что тот лишь «с величайшим негодованием обличает сепаратизм правящих кругов Флоренции»[8], противящихся объединению Италии. Современный украинский переводчик и исследователь творчества Данте М. Стриха так пишет о его настроении: «Данте всей страстью своей натуры становится на сторону императора, который единственный, верит он, сможет спасти Италию и вытащить ее из бесконечных распрей»[9]. М. Стриха подчеркивает, что с точки зрения Данте сопротивление императору было сопротивлением Божьей воле[10].
Но успех оставил Генриха VII. Он был вынужден снять осаду Флоренции и внезапно умер в августе 1313 г.
В представлении исследователей личность и деяния Генриха VII остались навсегда связаны с Данте. «Он свято верил в свою миссию примирителя всех враждующих и восстановителя римской монархии [11]» – пишет о Генрихе И.Н. Голенищев-Кутузов, а Ф. Вегеле отмечает следующее: «По истине, нужно было обладать смелой фантазией и великой уверенностью в своих силах, чтобы, отрешаясь от реального положения дел, верить в возможность восстановления престижа империи. Но фантастический характер всего предприятия живописует всего рельефнее еще одна черта: Генрих лелеял представление о неограниченности его власти. … Везде, где он ни появлялся, и поскольку это вообще исполнимо было, он требовал себе непосредственного владычества.» Э.Н. Уилсон замечает: «Данте опять сел не на ту лошадь. Флоренции и европейском национализму суждено было торжествовать. Империализм был, по правде говоря, мертв еще до того, как со смертью Генриха VII действительно наступила тишина. Приход Генриха VII далеко не принес Италии мира — из-за него в значительной мере возросли разорение и кровопролитие[13].» С точки зрения М. Стрихи, Генрих не проявил таланта государственного деятеля[14].
Известно также, что еще до похода Генриха VII Данте ездил в Париж, и, возможно, это произошло в 1307 или 1308 гг., то есть во время, когда трактат П. Дюбуа «Об отвоевании Святой Земли» уже был написан, и начинался или должен был начаться процесс Филиппа Красивого против тамплиеров. В контексте тогдашних политических событий «Монархия» Данте читается как обоснование намерений Генриха VII, но, возможно, она в какой-то степени является также полемическим ответом на трактат П. Дюбуа, стремившийся закрепить европейское лидерство Франции, либо на какие-то содержательно связанные с этим проектом идеи, которые могли стать известны Данте.
Данте и П. Дюбуа объединяет уверенность в независимости светской власти от церковной. Ф. Вегеле указывает: «Трудно было бы решить окончательно вопрос, знал ли Данте какое-нибудь из числа публицистических сочинений, вызванных борьбой короля Филиппа IV c папой Бонифацием, и пользовался ли он ими [15].» Однако, по замечанию также Ф. Вегеле, Филипп и его помощники и Данте со своей стороны рассматривали проблемы отношений светской и духовной власти в разных аспектах: «Данте рассматривает не отношение между духовной и светской властью, между государством и церковью вообще, но только отношение между папством и императорской властью, тогда как в споре Бонифация с королем Филиппом, главную сущность составляла защита прерогатив французского королевства от притязаний курии»[16].
Отношение Данте к политическим персонажам своей эпохи очевидно из того, кого куда он поместил в своей модели Вселенной в «Божественной комедии». Папу Бонифация VIII и французского папу Климента V поэт неоднократно по-разному обличает от имени разных действующих лиц и помещает в восьмой круг Ада к симонистам (тем, кто покупает и продает церковные должности). Поскольку Данте путешествует по Аду формально в 1300 г., то есть еще до смерти Бонифация VIII, проследовавшей в 1303 г., и Климента V, умершего в 1314 г., им он обещает соответствующие места «заранее». «Хозяина» П. Дюбуа Филиппа Красивого и его брата Карла, которому в плане П. Дюбуа принадлежит заметная роль как императору Константинопольскому, Данте ненавидит, и в двадцатой песне «Чистилища» прародитель этой династии французских королей Гуго Капет осуждает в своей речи и Карла де Валуа, и Филиппа, названного не иначе, как новейшим Пилатом. Но поэт обещает устами своей возлюбленной Беатриче Генриху VII под именем «Арриго» престол в Раю.
Воссядет дух державного средь вас
Арриго, что, Италию спасая,
Придет на помощь в слишком ранний час.
(«Рай», песнь тридцатая)[17].
Объединяет П. Дюбуа и Данте симпатия к французскому философу Сигеру (Сигерию) Брабантскому (около 1240 – 1284), идейному оппоненту Фомы Аквинского. Данте помещает его в Рай среди мудрецов (как и Фому Аквинского).
В «Монархии» Данте ставит три вопроса: необходима ли светская монархия, «называемая обычно империей»[18], для благополучия мира; имеет ли право римский народ на то, чтобы империя принадлежала именно ему; зависит ли авторитет монархии непосредственно от Бога или от папы Римского. На первые два вопроса он дает однозначно утвердительный ответ. В отношении третьего Данте доказывает, что император имеет власть непосредственно от Бога, но замечает, что это не нужно понимать так, как будто император совсем ни в чем не зависит от папы, и что императорская власть должна высказать к церкви («Цезарь к Петру») «уважение, проявляемое первородным сыном к отцу своему «[19].
Для целей нашего исследования мы выделим только те рассуждения Данте, которые имеют отношение к роли империи для поддержания мира и/или имеют правовой аспект.
1) Данте рассматривает понятие о светской Монархии как наиболее полезную среди других скрытых и полезных истин, и как особенно скрытое, поскольку оно не имеет «непосредственного отношения к житейской выгоде»[20]. Поэтому открытие связанных с этим понятием неисследованных истин Данте считает полезным для общества.
2) Исходный принцип, на котором Данте строит свое доказательство необходимости империи, – установленная им «универсальная цель гражданственности человеческого рода»[21], которую он, большой и преданный интеллектуал, видит в интеллектуальной способности. «Дело, свойственное всему человеческому роду, взятому в целом, заключается в том, чтобы переводить всегда в акт всю потенцию “возможного интеллекта”, прежде всего ради познания, и, во-вторых, расширяя область познания, применять его на практике»[22]. Для Данте мир между людьми важен не сам по себе, а как условие наилучшего осуществления этой цели бытия человечества. «И поскольку в целом происходит то же, что и в части, и поскольку случается, что в отдельном человеке, когда он сидит и пребывает в покое, благоразумие и мудрость его совершенствуются, очевидно, что и род человеческий, будучи в состоянии покоя и ничем не возмутимого мира” обладает наибольшей свободой и легкостью совершать свойственное ему дело, почти божественное … Отсюда ясно, что всеобщий мир есть наилучшее из того, что создано для нашего блаженства» [23].
В этой связи биограф Данте Р.У.Б. Льюис замечает, что лично для Данте в идеале только универсальная империя и император могли создать надлежащие условия, чтобы он мог осуществить ему «надлежащую работу» – писать «Комедию», и что в «Монархии» поэт отстаивает гражданскую ответственность людей умственного труда — обязанность высокообразованных людей выражать свое мнение об актуальных политических проблемах [24].
3) Светская монархия необходима для обеспечения мира прежде всего потому, что любая общность нуждается в ком-то одном для управления и упорядочения. При формальном равенстве всех членов любой общности управление невозможно. Данте доказывает это с помощью как рассуждений Аристотеля, так и многочисленных жизненных примеров. «Если мы посмотрим на поселение, цель которого – взаимная поддержка как в делах личных, так и имущественных, то один должен управлять прочими, либо назначенный кем-либо посторонним, либо выделенный из среды соседей с согласия прочих; иначе не только не будет достигнуто взаимное удовлетворение, но разрушится и все поселение, если несколько пожелают выделяться над прочими. А если мы посмотрим на город, цель которого жить хорошо и в достатке, то должно быть одно управление, и это не только при правильном государственном строе, но и при извращенном. В противном случае не только не достигается цель гражданской жизни, но и сам город перестает быть тем, чем был[25].» В этих примерах очевидно отражение личной трагедии Данте. Постепенно он приводит читателя к мысли, что человеческому роду, как единой общности, нужно единое руководящее начало, «и это одно должно называться монархом или императором»[26].
4) Среди других аргументов Данте в пользу империи с точки зрения международного правопорядка нужно особо отметить такой: империя необходима для разрешения споров, поскольку спор между формально равными субъектами, с точки зрения Данте, не может решить равный им. «Между любыми двумя правителями, из которых один вовсе не подчинен другому, может вспыхнуть раздор, и они или их подчиненные могут быть виновными, что само собой очевидно. Следовательно, их должен рассудить суд. И так как … один другому не подчиняется (ведь равный не подвластен равному), должен быть кто-то третий, с более широкими полномочиями, главенствующий над обоими в пределах своего права. И он или будет монархом, или нет. Если да, мы имеем то, что требовалось доказать; если же нет, у него, в свою очередь, будет равный ему вне пределов его правоспособности, а тогда вновь будет необходим кто-то третий. И так получалось бы до бесконечности, чего быть не может; следовательно, нужно дойти до первого и высшего судьи, чье суждение прекращает все раздоры либо косвенно, либо непосредственно, и это будет монарх или император. Следовательно, монархия необходима миру»[27].
Здесь обратим внимание на такую деталь: Данте отмечает, что в споре, который будет рассматривать император, могут быть виновны правители или их подданные. Это влечет за собою допущение, что международный (или же скорее наднациональный) суд в лице императора, предусмотренный Данте, может принимать решения об ответственности этих подданных, и то, что они находятся под властью правителей, не защитит их.
5) Данте особенно воспевает монархию как наиболее совершенное средство установления справедливости – ведь «мир лучше всего устроен, если высшую силу в нем имеет справедливость»[28]. «Справедливость имеет в мире высшую силу тогда, когда она свойственна тому, кто обладает высшей волей и властью; таковым является один лишь монарх; следовательно, только присущая монарху справедливость обладает в мире высшей силой»[29].
По глубокому убеждению Данте, справедливость господствует тогда, когда отсутствует сила, противоположная справедливости, а это – алчность. Монарху незачем быть алчным, так как ему нечего желать, «ведь его юрисдикция ограничена лишь Океаном, и этого не бывает с другими правителями, чья власть ограничена властью других, например, власть короля Кастилии – властью короля Арагона. Отсюда следует, что монарх может быть чистейшим носителем справедливости среди смертных»[30]. Также монарх –наилучший законодатель и исполнитель законов и наиболее способен к управлению, поэтому также может наилучшим образом подготовить к этому других. Так как «алчность единственно искажает правильное суждение и оказывается помехой справедливости»[31], то лишенный алчности монарх «среди прочих … может иметь верное суждение и справедливость в наибольшей мере [32] .»
6) Следя за рассуждениями Данте, мы можем назвать его императора «наднациональным лицом», поскольку Данте утверждает, что люди ближе к монарху, чем к другим правителям, «к другим правителям люди приближаются лишь частично, к монарху же всецело»[33], кроме этого «к другим правителям они приближаются благодаря монарху, но не наоборот[34].» Монарх Данте является источником универсальной заботы обо всех вообще и источником власти других правителей более низкого уровня по отношению к их подданным. Вместе с тем – и это подчеркивают комментаторы Данте, в частности И.Н. Голенищев-Кутузов[35], – империя не означает отмены отдельных государств, входящих в ее состав, и их внутренних правопорядков. Данте настаивает, что «народы, королевства и города имеют свои особенности, которые надлежит регулировать разными законами»[36], однако «человеческий род, в соответствии со своими общими чертами, присущими всем, должен управляться монархом и общим для всех правилом приводиться к миру. Это правило, или этот закон, отдельные правители должны получать от монарха[37].» Данте приводит пример Моисея, который дал право низшего суда главным из колен Израиля, но оставил полностью за собой высшее и более общее право суда, «каковым более общим руководствовались главные в коленах своих, в соответствии с тем, что подобало каждому из колен[38].»
Мы видим, что в модели империи Данте император должен был бы быть источником высшего и общего для империи закона, который должен был бы обеспечивать общий мир, и одновременно носителем высшего суда, с которым все другие внутренние суды находились бы в отношениях субординации. Существование общего закона не исключает существования внутренних законов в каждой общности, которые не должны были противоречить общему, но учитывали бы конкретные особенности правового регулирования, следовавшие из особенностей жизни той или иной общности. «Разумеется, иначе должны быть управляемы Скифы, живущие за пределами седьмого климата, страдающие от великого неравенства дня и ночи, угнетаемые нестерпимой дрожью от холода, иначе – Гараманты, обитающие под экватором и всегда имеющие дневной свет, уравненный с мраком ночи, а потому при чрезвычайной знойности воздуха не имеющие возможности прикрываться одеждами[39].»
7) Среди других аргументов, используемых Данте для обоснования необходимости империи, – аргументы, связанные с категориями свободы и единства воли. Данте утверждает, что «человеческий род оказывается в наилучшем состоянии, когда он совершенно свободен»[40], понимая при этом под «свободой» такое состояние, когда кто-либо «существует ради себя самого, а не ради другого»[41].»Ведь не граждане существуют ради консулов и не народ ради царя, а наоборот, консулы ради граждан и царь ради народа…. Отсюда явствует также, что хотя консул или король, если говорить о них, имея в виду движение к цели, являются господами над прочими, то с точки зрения самой цели они являются слугами, в особенности же монарх, которого, без сомнения, надлежит считать слугою всех [42]». Здесь в словах Данте слышно эхо слов Иисуса: «Кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом» (Евангелие от Марка 43 – 44:10). Поэтому Данте считает, что настоящая свобода людям может быть обеспечена только при империи. «Человеческий род под властью единого монарха существует ради себя, а не ради другого; ведь только тогда выправляются извращенные государственные системы, т.е. демократии, олигархии и тирании, порабощающие род человеческий, как явствует при последовательном разборе их всех, и только тогда занимаются должным государственным устроением короли, аристократы, именуемые оптиматами, и ревнители свободы народа. Ведь так как монарх наиболее расположен к людям, в соответствии со сказанным ранее, он хочет, чтобы все люди стали хорошими, что невозможно при извращенном государственном строе…[43]» Из этих слов мы видим, что Данте в целом представляет себе идеального монарха подобным Иисусу.
В отношении единства воли Данте считает, что «в любом роде вещей оказывается наилучшим то, что в наибольшей мере едино»[44], а поэтому «наилучшее состояние рода человеческого зависит от единства воли»[45]. Но с точки зрения Данте единства воли быть не может, если «нет единой воли, владычествующей и согласующей в одно все прочие; ведь воля смертных из-за соблазнительных утех юности нуждается в руководстве… Эта воля не может быть единой, если нет единого правителя, чья воля способна быть госпожой и руководительницей всех прочих [46] .» Из этого Данте также выводит необходимость монарха – носителя единой воли.
В целом из других рассуждений Данте мы можем вывести также, что необходимой составляющей любого правопорядка является совершенная система принятия решений (которая обеспечивает надлежащее управление и мир). В международном правопорядке, по мысли Данте, такая система возможна только в империи и воплощается в воле императора.
8) Призыв Данте к всеобщему миру не означает, что он против создания империи силой оружия. Во второй части своего трактата одним из средств доказательства того, что Рим имел право на создание империи, для Данте становится то, что Рим создал империю, словно побеждая все другие народы в поединке. Поединок, если он произошел по правилам, для Данте является разновидностью испытания, через которое Бог дает людям откровение о своем решении. «Римский народ – утверждает Данте – одержал верх над всеми, кто боролся за мировое владычество; это станет очевидным, если посмотреть и на состязавшихся, и на приз или конечную цель [47] .»
На этом этапе своего доказательства Данте пользуется случаем очень интересно изложить свое представление о законности применения силы в международных отношениях по аналогии с правилами кулачных боев – duelliones. По мнению Данте важным критерием справедливости результата поединка (то есть верного выявления Божьей воли этим путем) является бескорыстие участников состязания. Данте уверен, что в случае поединка-соревнования за господство над миром обогащение ни в какой мере не может быть стимулом – предметом соревнования должно быть в чистом виде право на первенство.
Выразительную иллюстрацию этого взгляда Данте мы находим также в «Божественной комедии»: он изображает бесконечный поединок в аду двух «команд» – скупцов и расточителей, который никогда не завершится, так как предмет их состязания лишен смысла:
Как над Харибдой вал бежит вперед
И вспять отхлынет, Прегражденный встречным,
Так люди здесь водили хоровод.
Их множество казалось бесконечным;
Два сонмища шагали, рать на рать,
Толкая грудью грузы, с воплем вечным;
Потом они сшибались и опять
С трудом брели назад, крича друг другу:
«Чего копить?» или «Чего швырять?» –
И, двигаясь по сумрачному кругу,
Шли к супротивной точке с двух сторон,
По-прежнему ругаясь сквозь натугу;
И вновь назад, едва был завершен
Их полукруг такой же дракой хмурой…
(«Ад», песнь седьмая)[48].
Также и акт выборов императора для Данте – проявление Божественной воли. Выборщиков, избирающих императора, Данте рассматривает в третьей части «Монархии» как «глашатаев божественного провидения»[49]. Если же выборщики не могут прийти к согласию между собой, это, по мнению Данте, происходит потому, что корыстолюбие мешает всем или некоторым из них различить «сущность божественного домостроительства «[50].
9) Высказываясь о правилах войны как поединка, Данте замечает также, что войны, предметом которых является борьба за империю, надо вести с наименьшей жестокостью – он присоединяется здесь к мысли Цицерона. С точки зрения Данте, римляне в своих войнах соблюдали это условие: «Римляне всегда уважали законы войны, борясь с соседними народами»[51]. Но мы видели выше, рассматривая реакцию Данте на нежелание Флоренции покориться императору Генриху VII, что глубоко возмущенный поэт, сам – жертва репрессий, считает для мятежной Флоренции справедливой жестокую кару.
Крайне трудно рассматривать по отдельности хвалу миру, которую поет Данте в «Монархии» и «Комедии», и его же угрозы в письмах расправой над Флоренцией, не признающей власть «Арриго». Это можно попытаться сделать, принимая во внимание личные обстоятельства самого поэта, некоторую непоследовательность его натуры и в особенности законы войны того времени (всеохватывающая оговорка, которая замечательно выглядит на бумаге). Но такое разделение будет натяжкой, и тяжелый осадок все равно остается: если слово Данте в защиту мира звучит с убеждающей силой, то его же слова против Флоренции способны в одночасье значительно снизить силу этого убеждения. По всей видимости, здесь еще один повод отметить, как часто средства осуществления вредят благородной цели. Однако, должно быть, обоснование Данте идеи мира в интересах человечества с помощью доводов разума и вдохновения поэта по своему значению перевешивает его же возгласы, продиктованные гневом и горем изгнанника.
Очевидно, что Данте не позволяет своевольного человеческого пересмотра Божьего решения об установлении империи. Этот пересмотр не может осуществить и сам император. В третьей части своего трактата, доказывая, что император не мог передать власть над собой римскому первосвященнику, Данте говорит, что «праву человеческому противно, если империя разрушает самое себя; следовательно, империи не подобает разрушать самое себя… империя есть правовое установление, охватывающее всю область светского права; следовательно, она предшествует тому, кто осуществляет ее власть, т.е. императору, ибо он предназначен для нее, а не наоборот. Отсюда очевидно, что император, в той мере, в какой он является императором, изменять установленный правопорядок не может, ибо от империи получает он свою власть[52].» Мы видим также, что Данте рассматривает правопорядок империи в его основе как неизменный – по крайней мере, он не может быть изменен человеком, даже императором.
Исследователь политических взглядов Данте Л.М. Баткин увидел в его мыслях об империи облеченный в утопическую форму проект национального объединения Италии, в котором были бы надлежащим образом согласованы преимущества центральной власти и интересы итальянских коммун, и предвосхищение идеи просвещенной буржуазной монархии[53]. Л.М. Баткин специально обращает внимание, что «слова насчет противоестественности разобщения людей, гражданственности, мира, правосудия, общего покоя и счастья встречаются у Данте на каждой странице, когда он пишет об империи. И это, разумеется, не просто слова: Данте выносил их под сердцем[54]».
Характерной чертой рассуждений Данте об империи – одной из определяющих черт его трактата, что отвечает и его мировоззрению в целом – является полное отсутствие любого экономического обоснования его интеграционной структуры или экономических средств ее осуществления или усиления. В проекте Пьера Дюбуа важная роль отводилась средствам, за которые должен быть осуществлен крестовый поход, изъятым у церкви богатствам. У Данте мы читаем нечто вовсе противоположное. Он говорит о праве, об общих закономерностях мироустройства, о воле Божией – но ничего о деньгах. Дело в том, что Данте ненавидит (именно ненавидит) и повсеместно обличает алчность. По его мнению алчность – то, что мы сейчас назвали бы «двигатель регресса», а для Данте она является скорее очень страшным орудием порчи человека и разрушения справедливого мирового порядка на всех уровнях. Очень известен художественный образ алчности в самом начале «Божественной комедии»: волчица, один из трех зверей, препятствующих на пути к спасению. И Филиппа Красивого Данте также упрекает от имени его предка Гуго Капета за то, что Филипп из-за алчности оскорбил Христа в лице его первосвященника (хотя это и враг Данте папа Бонифаций) и уничтожил тамплиеров. Также империя Данте не является объединением на основе соглашения и военной коалицией – как правовая основа ее создания для Данте имеют значение индивидуальные победы Рима в мировых состязаниях за империю, что является выражением решения Бога, а не соглашением людей. Он также непримирим к той группе итальянских городов, которые ставят собственную независимость от императора выше, чем его законные, по глубокому убеждению Данте, претензии, удовлетворение которых обеспечило бы универсальный мир.
Свою империю Данте выводит из общих законов мирового порядка. В его системе доказывания важную роль играют рассуждения о соотношении части и целого: каждая часть имеет отдельное предназначение, но предназначение есть и у целого, благодаря чему обеспечивается их связь, и можно определить цель и законы их существования. В самом начале, устанавливая руководящий принцип исследования, Данте говорит: «Подобно тому, как существует цель, ради которой природа производит палец, и другая, ради которой она производит всю ладонь, и еще третья, отличная от обеих, ради которой она производит руку, и отличная от всех них, ради которой она производит человека, подобно этому одна цель, ради которой предвечный Бог своим искусством (каковым является природа) приводит к бытию единичного человека, другая – ради которой он упорядочивает семейную жизнь, третья – ради которой он упорядочивает поселение, еще иная – город, и еще иная – королевство, и наконец, существует последняя цель, ради которой он упорядочивает весь вообще человеческий род[55].»
Можно заметить, что большое значение для Дантовой империи имеют личные моральные качества монарха, который должен желать добра всем людям с такой же преданностью, как Иисус.
Монархия, или Империя Данте Алигьери – это модель мирового порядка, направленная на достижение блага человечества. Составляющей этого блага с необходимостью является всеобщий мир. Эта модель создана мыслителем и поэтом, гений которого имел склонность и способность к строительству моделей мирового порядка. В ней отсутствуют какие-либо конкретные правовые механизмы функционирования и контроля (за исключением, однако, одного — разрешения споров императором), но очень подробно выписаны принципы ее надлежащей работы, так как все те потребности человечества, которые, по мнению Данте, должна и может удовлетворить только империя (мир, справедливость, свобода, эффективное принятие решений и др.), все тезисы, которые использует Данте для доказательства необходимости империи могут рассматриваться как общие принципы ее деятельности – такой империя должна быть.
Империя Данте является средством обеспечения мира, но не системой «коллективной безопасности» – скорее она является системой «безопасности коллектива», то есть человечества, реализовать которую должно не сотрудничество многих, а деятельность одного светского главы – императора. Она не исключает, а предусматривает сохранение государств со своими внутренними законами особенностями управления, которые, однако, должны отвечать общим основам империи, которые не могут быть изменены по воле человека. Проект П. Дюбуа использует общий интерес ради удовлетворения частного – предусматривает план европейской коалиции и похода в Святую Землю ради широких внутренних реформ и утверждения международного доминирования Франции. Модель империи Данте Алигьери – произведение противоположного характера: доказательство того, как один – император, под властью которого происходит объединение, должен на своем месте служить благу всех.
1. В 2003 г. защитила кандидатскую диссертацию под научным руководством В.Н. Денисова.
2. Алигьери Данте. Божественная комедия: Поэма / Алигьери Данте; Пер. с ит. М. Лозинского – Москва: ООО «Издательство АСТ»; Харьков: «Фолио», 2002. – С. 204.
3. Алигьери Д. Монархия. / Пер. с итал. В.П. Зубова; Комментарии И.Н. Голенищева-Кутузова. – М.: “Канон-пресс-Ц” – “Кучково поле”, 1999. – С. 47.
4. Вегеле Ф. Данте Алигьери. Его жизнь и сочинения. – Москва: Издание К.Т. Солдатенкова, 1881. – С. 156.
5. Там же. – С. 164.
6. Там же. – С. 165.
7. A.N. Wilson. Dante in love. – New York: Farrar, Straus and Giroux, 2011. – P. 274.
8. Баткин Л.М. Данте и его время. – Ленинград: Наука, 1965. – С. 38.
9. Стріха М. Данте Аліг’єрі та його «Божественна комедія»//Здолавши півшляху життя земного…: «Божественна комедія» Данте та її українське відлуння/ Пер. та упоряд. М. Стріха. – К.: Факт, 2001. – С. 13
10. Там же.
11. Голенищев-Кутузов И.Н. Жизнь Данте. [Електронный ресурс]: http://lib.ru/POEZIQ/DANTE/life_dante.txt
12. Вегеле Ф. Данте Алигьери. Его жизнь и сочинения… – С.160.
13. A.N. Wilson. Dante in love… – P. 275.
14. Стріха М. Данте Аліг’єрі та його «Божественна комедія»… – С.13.
15. Вегеле Ф. Данте Алигьери. Его жизнь и сочинения … – С. 229.
16. Там же – С. 273.
17. Алигьери Данте. Божественная комедия: Поэма … – С. 446.
18.Алигьери Д. Монархия. / Пер. с итал. В.П. Зубова; Комментарии И.Н. Голенищева-Кутузова. – М.: “Канон-пресс-Ц” – “Кучково поле”, 1999. – С. 22.
19. Там же. – С. 138.
20. Там же. – С. 22.
21. Там же. – С. 24.
22. Там же. – С. 27.
23. Там же. – С. 28.
24. Lewis R.W.B. Dante. A life. – New York: Penguin Books, 2009. – P. 128.
25. Алигьери Д. Монархия. / Пер. с итал. В.П. Зубова … – С. 30.
26. Там же. – С. 31.
27. Там же. – С. 36.
28. Там же. – С.36.
29. Там же – С.38.
30. Там же. – С.39.
31. Там же – С.46.
32. Там же. – С.46.
33. Там же. – С.40.
34. Там же. – С. 40.
35. Голенищев-Кутузов И.Н. Жизнь Данте. [Електронный ресурс]: http://lib.ru/POEZIQ/DANTE/life_dante.txt
36. Алигьери Д. Монархия. / Пер. с итал. В.П. Зубова … – С. 48.
37. Там же. – С. 49.
38. Там же. – С. 49.
39. Там же. – С. 48.
40. Там же. – С. 41.
41. Там же. – С. 43.
42. Там же. – С. 44.
43. Там же. – С. 43.
44. Там же. – С. 50.
45. Там же. – С. 52.
46. Там же. – С. 53.
47. Там же. – С. 80.
48. Алигьери Данте. Божественная комедия: Поэма … – С. 45.
49. Там само. – С. 137.
50. Там само. – С. 138.
51. Там же. – С. 88.
52. Там же. – С. 122.
53. Баткин Л.М. Данте и его время … – С.38 – 41.
54. Там же. – С.36.
55. Там же. – С. 24.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1007317
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 03.03.2024
О поэте с особенным зрением
(поэт не совсем выдуманный)
Е.П.
Немало в мире тех, кто, видя мир легко,
На слишком многое в нем смотрит безразлично:
Что в нем подальше, то уж слишком далеко,
Что в нем поближе, сделалось для них привычным.
Он видит ясно, но не так, как большинство,
Хоть присмотреться тяжело ему бывает.
Добро, честь, совесть – драгоценны для него,
И их он повсеместно защищать желает.
Такое прошлое, как прожил и читал,
Он любит и хранит в своих стихах, в рассказах.
Вперед движенья вовсе он не отрицал,
Но современности он не восславит сразу,
За то лишь, что пришла. Как пламя, память – с ним:
Ему во тьме пути – помощник, дальше – больше.
Не скучен он, а чуток; он, живя, раним,
И не отчитывать, а просвещать он хочет.
Есть в прошлом – тень, и до сих пор она жива:
Певец войны и гнева, и пути, что долог…
Речь ясная затем, что голова светла.
Мысль, как и сердце, видит – с глаз убрали полог.
27.02.2024
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006999
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 28.02.2024
На мотив Державіна
Ріка часів тече невпинно,
Уносить все без вороття.
З Г.Р. Державіна, свій переклад
Як скажуть при тобі: «Це вічне»,
То сперечатись хочеш ти
І стверджуєш: «Кінець – це звичне,
Що завжди скине з висоти».
Проте про інше скажуть: «Плинне»,
І сперечатись хочеш знов,
Наполягаєш: «Не загине!»
До спору змушує любов.
Як любиш ти – смерть від любові
Женеш, але свою прийнять
Погодишся, бо це – крок долі.
Так з небуття вам – повставать.
27. 02. 2024
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006943
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 27.02.2024
Акровірша не передано.
Оригинал:
Г.Р. Державин
Река времён в своём стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остаётся
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрётся
И общей не уйдёт судьбы.
Мій переклад:
З Г.Р. Державіна
Ріка часів тече невпинно,
Уносить все без вороття.
Народів силу, владу сильну -
Все топить в прірві забуття.
А як лишається щось довше:
Тримають співи чи хвала, -
Все ж уникнуть того не зможе,
Щоб вічність до жерла взяла.
Переклад 27. 02. 2024
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006939
рубрика: Поезія, Лірика кохання
дата поступления 27.02.2024
А надо ль выражать свои восторги?
Ведь для кого-то даже блестки - боги.
Найдется кто-то, кто иначе видит,
Виденье здравым виденьем обидит.
Пристрастность ли, бесстрастность в жизни лучше -
Спор длинный, он и спорщикам не нужен.
Надежней быть невысказанным, скрытным,
Что тронет - от чужих держать невидным.
Но вот представь: ты очень ясно знаешь,
Что не летать тебе и вдруг - взлетаешь.
В нежданной радости признаться вздохом -
Быть откровенным в счастье: это много!
Будь при своем, кто нас не понимает.
Восторгом не торгуют, им - вздыхают.
04.10.2016
Держу сосуд я с зельем золотой.
Горит в нем чудный свет - он только мой.
Коль схватят восклицаньем: "Ах, красиво!"
Ответ мой будет скрытный: "Очень мило".
Темнеет свет от множества похвал,
А не хочу я, чтобы тусклым стал.
Но щедрость повелит перемениться:
Дать посмотреть, погреться и напиться.
08.10.2016
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006844
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 26.02.2024
Случается, завидуем растениям:
Не неподвижности - успокоению.
Вот знак, как бурным можно утомиться.
Нам согласиться? или повиниться?
Другого мы представить не пытаемся,
Судьбы его желая, ошибаемся.
Трава, и цвет, и лес сраженья знают
И силы тратят, но и обновляют.
Особый, хитрый их язык, чтоб жаловаться -
Обычно от нечуткости скрывается.
И верно, в этом мастерство большое:
Держась в боренье, вид держать покоя.
27.09.2016
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006843
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 26.02.2024
Неохотно пробудилось злое утро.
Слишком рано - это слишком неуютно.
Ждут, чтоб утро быстро многое свершило -
Уж давно привыкло, все не полюбило.
Сон смотреть бы, в полудреме задержаться -
Нет, придется все за то же приниматься.
Но пускай смягчится утро от привета,
Радость ясную прочтет в глазах рассвета
И накажет, устыдившись раздраженья:
"Злоба, прочь ступай! - и отправляюсь в день я!"
03.07.2016
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006782
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 25.02.2024
Теплый вечер собирается уснуть,
От дневного уставанья в ночь свернуть.
Развлечем его да заиграем
Иль еще отметим так, как знаем.
Сохранится дальше что-то из него -
"Что-то" - это на пределе "ничего".
Настроенье, пару слов запомним,
Прочее как прошлое уроним.
Следом будет теплых много вечеров,
Не один еще разнежится таков.
Нет согласья вечерам и людям:
Вечерели б в сон - а мы разбудим.
Но когда меж них затешется другой -
Раздраженный молча, мерзнущий и злой -
Помощь их тепла призвать сумеем,
Вспомним, и холодного согреем.
10.06.2016
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006780
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 25.02.2024
Источник оригинала: Rime di tre gentildonne del Secolo XVI. VITTORIA COLONNA — GASPARA STAMPA— VERONICA GÀMBARA. MILANO. EDOARDO SONZOGNO, EDITORE. 14. Via Pasquirolo, 14. 1882.
SONETTO LXXXVII.
Vergine pura, or da’ bei raggi ardenti
Del vero sole in cielo eterno giorno
Ti godi, e ‘n terra avesti alto soggiorno
Che agli occhi tuoi divini eran presenti.
Uomo il vedesti e Dio, quando i lucenti
Spirti facean l’albergo umile adorno
Di chiara luce, e timidi d’intorno
Stavan tremando al grande ufficio intenti.
Immortal Dio nascosto in mortal velo,
L’adorasti signor, figlio il nudristi,
L’amasti sposo e l’onorasti padre.
Prega lui dunque che i miei giorni tristi
Ritorni in lieti; e tu, donna del cielo,
Vogli in questo desio mostrarti madre!
Сонет 87
Ты солнце настоящее узнала,
Что греет, Дева, вечно услаждая.
Была высокой жизнь твоя земная:
Ты взор со взором Божьим сочетала.
И Бога в человеке ты видала:
Как духи, украшавшие сияньем
Дом скромный, все ж робели пред деяньем
Великим, что свершить им предстояло.
Ты пред Бессмертным в оболочке смертной
Склонялась, воспитала как ребенка,
Любила мужа в Нем, отца в Нем чтила.
Молю: пусть прекратится срок мой горький,
Дай радость мне! Услышь, Царица неба,
Исполнив, ты б себя как мать явила!
Перевод 13.02.2022
SONETTO CXXXVIII.
Le nostre colpe han mosso il tuo furore
Giustamente, Signor, nei nostri danni;
Ma se l’offese avanzano gli affanni,
D’assai la tua bontà vince ogni errore.
Chiede mercè ciascun carco d’orrore,
Deposta la superbia e i ricchi panni;
Non fe ragione in lungo volger d’anni
Quel che il divin giudicio ha in sì poche ore.
Vede ‘l passato mal, piange ‘l presente,
Teme ‘l futuro, e più il supplicio eterno:
Chè tal vita tal pregio al fine apporta.
Scorga il bel raggio tuo la cieca gente!
Senta il rimedio del tuo amor superno!
Apri omai di pietà l’immensa porta!
Сонет 138
Мы заслужили гнев Твой, зло творя.
Чем вызван он, мы, Боже, понимаем,
Но, коль провинность привела к страданью,
Ее сильнее доброта Твоя.
Всяк просит милосердья у Тебя,
И пышность, и надменность отвергая.
Наш ум не совершит того годами,
Что Ты — за час, мудрейший Судия.
Что было — стыд для нас, что есть — то горе,
Что будет — страшно. Муки бесконечной
Боимся мы, возмездья — прегрешеньям.
Пусть свет Твой око ведает слепое!
Пусть нашу боль любовь Твоя излечит,
Раскрой широкие врата прощенья!
Перевод 20-21.02.2022
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1006678
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 24.02.2024